Лето, в котором нас не будет

— Есть один вариант, — медленно произнёс пожелавший остаться безымянным мальёк. — Точнее говоря, один экспериментальный препарат. Его разработал один из наших бывших сотрудников, сейчас его уже нет в живых, и рецепт препарата утерян. В комплексе с ещё двумя препаратами может выйти нужный нам эффект… Мы очистим источники инфекции, всесторонне поддержим организм в целом и отдельные органы, а то, о чём я вам говорил, поможет очистить, исцелить такую нестандартную кровь, которая, гхм, оказывается невосприимчивой к воздействию прочих средств, пригодных как для обладателей благого дара, так и для неодарённых, исцелить костный мозг ребёнка без хирургического и магического вмешательства, которые он в данном состоянии просто не перенесёт, не говоря уже о том, что они бесполезны. Если всё получится — это будет один шанс на миллион, но в противном случае шансов нет вовсе. Если я правильно понимаю, на кону не только ваше рабочее место, верно? Стали бы вы так стараться ради простого мальчишки.

— Почему ради простого мальчишки так стараетесь вы?

— Мы учёные, дорогой маль Трайвус. Мы хотим двигать науку, а науке нужен материал. Материала нам не дают, только бьют по рукам — видите, я с вами предельно честен. Всё, что мы умеем делать с обладателями скверных даров — это лишать их этого дара. Собственно, вы никак не даёте мне договорить. Проблема заключается в том, что этот экспериментальный препарат, очищающий кровь, который видится мне единственной возможностью выживания мальчика, не бесконечен, но проводить терапию при нынешней динамике развития "метастаз" придётся регулярно, как минимум раз в полгода. Сколько ему сейчас лет?

— Чуть меньше чем через три месяца исполнится десять.

— Исходя из имеющихся запасов… — мальёк задумался, высчитывая. — Да, запасов ему хватит до двадцати одного года.

— В двадцать один год его дар будет запечатан, если Сенат не изменит выбранного курса, разумеется.

— Что ж. Вы спрашивали меня, жив ли ребёнок, а я ответил: и да, и нет. Таким образом, мы сможем поддерживать в нём жизнь до двадцати одного года. Без своевременной комплексной терапии он умрёт, смею предположить, в течение двух недель. При стирании дара же он умрёт моментально. Не знаю, в курсе ли вы, но суть процедуры запечатывания основана как раз-таки на трансплантировании костного мозга подходящего донора, не имеющего магического дара при активной магической поддержке организма, способствующей снижению отторжения. Это очень и очень непростая процедура, ваш мальчик её не переживёт. Ни сейчас, ни в будущем

— Мне плевать, что с ним будет через одиннадцать лет, — маль Трайвус облизал пересохшие губы. — Единственное, что мне нужно — чтобы он не сдох прямо сейчас. Я согласен на всё. Но какова цена?

— Наука бесценна, дорогой маль. Я уже говорил и повторюсь — нам нужны материалы. Этому мальчику необходимо будет приезжать к нам раз в полгода для проведения очередного этапа комплексной терапии. В это время мы могли бы использовать его… гм, тело, его организм для проведения ряда исследований. Без угрозы для жизни, разумеется, нам это невыгодно. Его и, может быть, еще двух-трёх детишек из тех, которыми вы располагаете — в качестве сравнительных контрольных образцов. Но я не просто человек науки, я человек закона. Мне нужно официально подписанное согласие его опекуна на проведение подобных исследований, чьи результаты никто не сможет гарантировать.

— Хоть на тёрке его натрите и в капусту нашинкуйте, у вас будут все необходимые подписи. Мальчишка ваш. Используйте все шансы.

Безымянный мальёк кивнул и поднялся. Маль Трайвус собирался было покинуть кабинет, и последний вопрос вырвался у него как бы сам собой:

— Почему вы так уверены, что за последующие одиннадцать лет никто не создаст такого же снадобья, как этот ваш препарат, излечивающий скверных?

— Потому что человек, который его создал, был гением, — без промедления ответил мальёк. — И он мёртв и не оставил никаких записей и свидетельств, поскольку два последних года своей жизни пребывал в сумрачном состоянии сознания. Потому что более эти исследования не проводятся. Партия Мирука Трошича отходит на второй план, именно они, не говоря о Фертаке Трошиче, его отце, в течение сорока лет финансировали направление медицины для скверноодарённых. Возможно, уже через пять-шесть лет мы сможем определять наличие скверной крови у ребёнка уже в утробе матери и проводить изъятие поражённого плода до его появления на свет — всё идёт к этому, маль. Истреблять, а не лечить. Но истреблять гуманно, разумеется, — он хохотнул.

Маль Трайвус пожал плечами, поблагодарил собеседника кивком головы и всё-таки вышел из кабинета, ожидать окончательного вердикта в тёмном коридоре с голыми пустыми стенами цвета болотной зелени. Он подписал все принесённые ему бумаги, не читая написанного, чтобы не затягивать время.

Глава 19. Маленький инцидент с большими последствиями