Лето в пионерском галстуке

Только он открыл последнее Володино письмо, как сразу понял, что писалось оно в панике и спешке: в кляксах, мятое, буквы наваливались друг на друга, строчки сползали вниз:

«Эти гадости снова лезут мне в голову! Таблетки помогают через раз, я больше не могу повторить тот успех с фотографиями, потому что отвлекаюсь на мысли об этом! И мне снова начали сниться сны! А сегодня приснился такой красочный, что, проснувшись, чуть на стену не полез — почему это не реальность?!

Будто я стою у поезда и сквозь толпу выходящих из вагона вижу Т. Она улыбается, я обнимаю её. Мы спускаемся в метро, стоим на эскалаторе, но вместо того, чтобы оглядываться вокруг, рассматривать одну из самых красивых станций, она смотрит только на меня. Ей будто бы всё равно, где она, и всё равно, что происходит, ей важен только я. Мы едем на ВДНХ, сидим у ракеты, гуляем у фонтанов. Жарко. Она подставляет лицо и руки под струи воды. Потом мы едем в метро домой. Я кладу куртку нам на колени и под ней стискиваю её руку. Мы у меня. Дома никого нет, я расправляю диван, а она вынимает из сумки и ставит на стол вишнёвое варенье».

Юрка знал, что «Т» — это «ты», она — это он. Володя писал о нём. Юрка видел, как паникует Володя, понимал, что ему снова плохо, что он напуган. Но при этом Юрка и не мог убрать улыбку с лица — он снится Володе! И хоть радость была сейчас совершенно неуместной, он не смог сдержать эмоций в ответном письме, а когда оно уже ушло, очень пожалел о сказанном: «Да плевать на эту конспирацию! Я — не она, и я всё ещё люблю тебя! А ещё… мы подали документы в посольство. Скорее всего, скоро я уеду в Германию».

Он отправил это письмо в конце декабря, а через три дня получил телеграмму от Володи:

«Больше не пиши мне на этот адрес. Потом сам тебе напишу».

Плита 1990 года была последней. Дальше — песчаный обрыв. В девяностом внезапно и резко оборвались и их отношения с Володей.

Примечания:

(1) — к/ф «Интердевочка» 1989 год.

Глава 20. Поиски утраченного

Телеграмма Володи вызвала у Юрки шок. Почему не писать? Что случилось? Его бросало из крайности в крайность: «Родители Володи прочитали последнее письмо, поняли, кем я был для него, и теперь обвиняют меня в том, что мешаю лечению? Или сам Володя захотел избавиться от меня, как от помехи? Ведь это я ему снился, я сбиваю его с пути. Я ему не нужен?»

Страх за Володю и чувство вины не позволяли Юрке ослушаться его и написать, спросить, что случилось. Логика напоминала, что, как бы то ни было, Володя уже слишком взрослый, чтобы родители могли наказывать его за чужие слова. Страх шептал: «У Володи один с отцом бизнес, а это значит, что он все-таки зависим от отца». В самые тяжелые минуты мучила обида: «Володя нашел повод порвать отношения, я сам дал ему повод. Я на самом деле ему не нужен. И никогда не был нужен». Память намекала: «У него опять началась паранойя, такое уже было и не раз».

Как бы то ни было, Юрка ждал, когда наступит это «потом» и Володя ему напишет. А писем всё не было.

Юру, измученного сомнениями и метаниями, не радовало ничего. Апатия сказывалась на всем: он плохо спал и плохо ел, стал хмурым и вскоре замкнулся в себе. Безразличный ко всему, охладевший даже к музыке, он прожил бесконечно долгую зиму, а весной его на время вывели из оцепенения хорошие новости из посольства. Сияющая неподдельным счастьем мама прямо в верхней одежде забежала на кухню, крича:

— Одобрили!

— Я уеду! Уеду! — впервые за долгое время радовался Юра.

Но вскоре радость сошла на нет — он уедет! А как же Володя?

В мае стало известно время отбытия и кое-какие подробности. Тянуть было нельзя, и, вопреки просьбе Володи не писать, Юра отправил ему короткое: «Мы уедем в июле. Сначала нас отправят в распределительный центр, а потом уже оттуда переведут на постоянное местожительство. Пока я не знаю постоянного адреса, а временный вот».

Май заканчивался, а Юра всё ещё ждал от Володи весточки. Каждый раз подходил к почтовому ящику с бешено бьющимся сердцем — вдруг письмо? Вздрагивал от каждого звонка в дверь — вдруг телеграмма? Но так и не получил ответа. Больше он вообще не получил от Володи ни слова. А когда наступил июнь, Юре больше ничего не оставалось, кроме как назанимать у знакомых денег и поехать в Москву.