Лето в пионерском галстуке

Юрка то и дело поглядывал на инструмент и жалел о том, что вспомнил ту историю. Теперь ему очень хотелось подойти к пианино, открыть крышку и хотя бы на мгновение коснуться клавиш. Даже звуков не извлекать, просто ощутить прохладное лакированное дерево под пальцами. Пока все были заняты действом, происходящим в левой половине сцены, Юрка осмелился подойти к инструменту, в правую. Открыл крышку. Световой блик пробежал по клавишам, и вдруг Юрку охватил панический ужас. В долю секунды он оказался в паре метров от пианино.

Кусая губы, посмотрел на него затравленно, по старой привычке «потянул» пальцы. Вдруг в голове грянул внутренний голос, только чужой, не Юркин, — экзаменаторши, старой толстой тётки с химзавивкой. Юрка даже удивился, что смог его вспомнить. Он постарался отвлечься или проигнорировать голос, но не смог. Он не хотел слышать, но слушал, и от этого было больно: «Протяни руку и коснись инструмента, вон он стоит. Играй что хочешь и сколько хочешь, всё будет без толку. Всё равно ты — бездарность и посредственность, и у тебя нет музыкального будущего. Играя, только сыплешь соль на рану». Конечно, именно этих слов она ему никогда не говорила. Это Юрка говорил себе сам.

— Ну всё, привет, шизофрения, — ядовито прошептал он и скрылся за кулисами.

Пока не кончилась репетиция, Юрка бесцельно бродил по кинозалу и скучал. Мечтал попасть в рубку киномеханика, но она, как обычно, была закрыта. В огромном здании удалось отыскать всего одно более или менее интересное место — подсобку за сценой. Он забрался в неё и нашёл там коробку с диафильмами и проектором, а после репетиции предъявил находку Володе.

Несмотря на панику, возникшую из-за Юркиного пугающего открытия, и на плохое настроение, мучившее весь последующий день, после отбоя он, конечно же, отправился к Володе и его малышне. Вместо страшилок всем пятым отрядом выбирали диафильмы. Мальчишки голосовали за «Приключения Чиполлино», а девочки очень хотели «Спящую красавицу». Спустя четверть часа жарких споров юные кавалеры приняли волевое решение: уступить дамам.

Как только дети улеглись и сделали вид, что спят, Юрка с Володей вернулись на «их» место. Юрка был хмурым как никогда. Даже разговаривать о чём-нибудь, а тем более переписывать сценарий, ни сил, ни желания у него не было. Володя снова пытался узнать правду, но Юрка был твёрд и молчал как партизан. После нескольких бесплодных попыток Володя попытался поднять ему настроение, и весь оставшийся до общего отбоя вечер он только и делал, что мычал, причем весьма фальшиво, вальс из балета Чайковского «Спящая красавица» и раскачивал карусель в такт. Юрка сначала молчал. Потом ворчал: «Слишком медленно. А тут — ещё «м-м». А тут медленнее…» Но потом всё-таки растаял и принялся учить Володю правильно мычать вальс.

Домычался Юрка до того, что всю последующую ночь ему снились балерины, а в голове впервые за полгода зазвучали не слова, а музыка. Таких трудных дней и сладких снов у него не было очень давно.

Примечания:

(1) — намеренная ошибка

Глава 9. Как Чайковский

Если до Юркиного «Великого открытия» его тянуло к Володе приятно — в предвкушении весёлых разговоров и интересных занятий, то теперь стало тянуть мучительно.

Это состояние было для него совершенно новым и непонятным, поэтому самым лучшим и безопасным для себя Юрка считал вообще не встречаться и не видеться с Володей. Если бы мог, он так бы и поступил, возможно, даже специально с ним поссорился. Но от одной лишь мысли, что он не услышит его приятного голоса и не увидит обращённую только к нему одному особенную, кротко-ласковую, улыбку, грудь сжимало до боли. Казалось, будто кто-то втиснул под рёбра магнит, который так сильно и так болезненно стремился к Володе, что казалось, вот-вот разорвёт мышцы и вывернет кости. Во всяком случае, всё предшествующее утро Юрка ощущал себя именно так и едва дождался отбоя.

Во время тихого часа они отправились к иве по суше. Вчера в сумерках Юрка исходил берег вдоль и поперёк, благодаря чему найти дорогу днём не составило труда. Но вот дойти по ней до ивы оказалось куда сложнее. Путь петлял через густой лес. К иве не вела ни одна из тропинок, и идти приходилось напролом, путаясь в высокой траве, пробираясь сквозь заросли кустов, перешагивая через торчащие из земли корни. Если Юрка в лесу чувствовал себя как рыба в воде — он знал эти места, — то за Володей нужен был глаз да глаз. Один раз он чуть не свалился с обрыва вниз, в реку, оступившись на зыбкой песчаной почве, а в другой — едва не плюхнулся в небольшое болотце, не заметив его в зарослях камышей.

Каким бы трудным ни был путь, он того стоил. В солнечном свете ива казалась живым шатром, в тени которого так и хотелось скрыться от дикой полуденной жары. Листва водопадом струилась до самой земли, из-за тяжёлой зелёной шапки не было видно ствола.