Лето в пионерском галстуке

— Они с полгода как уехали всей семьёй, — ответила бабушка, продолжая из щели сверлить Юру взглядом. — Под Новый год.

У Юры стиснуло горло, он прохрипел:

— Но почему?

— Откуда ж мне знать, они не сказали, — ответила бабушка категоричным тоном, но дверь закрывать не спешила.

— А другие соседи что-нибудь говорят? — спросил Юра, подталкивая соседку рассказать хотя бы слухи.

«В конце концов, это же бабушка, а они во всём СССР одинаково любопытные. Вряд ли эта — исключение», — подумал Юра и угадал.

— Говорят-то всякое, а чему верить? — нахмурилась старушка, но, помолчав с полминуты, всё-таки рассказала: — Лев Николаевич с бандитами связался, задолжал им, а отдать не смог. Квартиру переписал, а сам с семьёй сбежал.

— Лев Николаевич? А Володя? Это точно не к нему?

— Сама видела, что несколько раз у подъезда останавливалась машина, Лев Николаевич в неё садился, а потом выходил. Потом бандиты прям в квартиру стали ходить. Среди ночи как забарабанят в дверь. Я милицию вызывала, да к их приезду тех уже след простыл.

Первое, что Юра ощутил, услышав это, было облегчение — столько времени он винил себя за признание, так сильно боялся, что, раскрыв Володю перед родителями, стал причиной его исчезновения. Но теперь выходило, что Юра здесь ни при чём. Вот только истинная причина не просто исчезновения, а настоящего бегства оказалась ещё страшнее. Преследование. И не поверить бабушке не получалось — в те времена бизнесменам невозможно было обойтись без кредиторов, а деньги сосредотачивались только в руках бандитов. Чтобы остаться на плаву, путей было всего два: либо самим становиться бандитами, либо стать их должниками. Внезапный рост доходов Володиной семьи был тому подтверждением — невозможно с нуля заняться таким долгосрочным делом, как строительство, и умудриться получить такие доходы спустя какой-то год.

— А как же Володя? — прохрипел Юра. — Он с родителями уехал? Он же взрослый, он же учится.

— Это ты мне скажи. Сам же говорил, что его друг.

— Я не виделся с ним очень давно, я не…

— Да не пойми что с этим Володей вообще, — перебила бабушка. — Хороший был мальчик, всегда здоровался, сумки носить помогал. Но в последнее время стал какой-то дёрганный. Всё время озирался вокруг, здороваться перестал.

Юра начал лихорадочно соображать, что теперь делать и как его найти.

— Где они могут быть, не знаете?

Бабушка пожала плечами так, что цепочка звякнула.

— А родственники и друзья? — спохватился Юра. — Брат! У него есть брат, полный тёзка! Где у них живут друзья или родственники?

— Вроде кто-то в Твери есть, — ответила бабушка. — Ты давай, иди отсюда. Всё равно не дождёшься.

Юра задал ей пару новых вопросов, ответа на которых бабушка не знала. После вопроса про институт «он же учился, неужели бросил?» разговор их закончился.

Юра тряпичной куклой осел на лестницу. Разминая одеревеневшие от шока пальцы, смотрел на серый пол и с трудом перебирал обрывки мечущихся мыслей: «Сбежали. Бандиты. Спрятались. Если спрятались, то так, что не найти. Тверь. Тверь далеко? Институт. Надо съездить в его институт. Надо прийти в себя. Шанс найти его есть только сейчас. Потом — всё».

Заставив себя собраться с силами, Юра встал. Его взгляд переметнулся с бетонного пола на обитую дерматином дверь, и сердце стиснуло. Юра понял, что никогда, никогда в жизни не побывает в этой квартире, не увидит Володиной комнаты. Теперь она чужая, его не пустят туда. Плевать, пусть не пускают, но хотя бы позволили бы заглянуть в эту квартиру! Пусть не заходя внутрь, пусть хотя бы с порога, но пробраться за эту чертову дверь. Даже если за ней ничего не осталось от Володи, даже если в его комнате больше не стоит диван, на котором он спал, не стоит тумбочка, на которую клал очки на ночь, нет стола, за которым сидел. То там осталось хотя бы окно, в которое Володя поглядывал, когда писал ему письма. Юре хотелось посмотреть в него, казалось, что это сблизит их. Увидеть бы хотя бы следы от мебели на полу. Они — доказательство, что Володя действительно был, что Юре это не почудилось.

«Я найду его, найду!» — нехотя передвигая ноги, он заставил себя уйти отсюда и спуститься по лестнице вниз.

В надежде найти письма друзей или родственников Давыдовых Юра выломал дверцу их почтового ящика. Кровь забила в висках — в ящике и правда лежало два письма! Но тут же руки опять опустились — это были его собственные письма. Предпоследнее, где Юра признавался в любви, и последнее — где сообщал, что уезжает в июле.

И несмотря на то, что ситуация была такой безысходной, у Юры немного отлегло. Всё-таки не он был причиной Володиной последней телеграммы с просьбой больше не писать. Всё-таки оставалась надежда, что Володя так же любит и нуждается в нём. Но получалось, что он даже не знал о том, что Юра вскоре уедет.

Из его дома Юра поехал в институт, где не сразу, но узнал, что Володя забрал документы. И тоже под Новый год.

Весь путь до Курского вокзала Юра решал, ехать в Тверь или нет: «Она недалеко, но денег осталось мало. Нет, если хотя бы не попробую, не прощу себе этого. Не прощу».