Лето в присутствии Ангела

Все застучали стульями, выходя из-за стола, и направились в гостиную. Лизавета Сергеевна успела подметить подметить, какими взглядами обменялись студент и гусар. Татьяна Дмитриевна взяла под руку Nikolas и повлекла за собой. Хозяйке предложил руку доктор Крауз. В гостиной шел спор, кто будет аккомпанировать. Решила все Татьяна Дмитриевна, сев к роялю сама и решительно раскрыв ноты. Мещерскому было явно не по себе от глаз, устремленных на него со всех сторон. Он пел здесь впервые на публике, если не брать в расчет репетиции водевиля, на которых присутствовали только избранные. Девочки были заинтригованы, все ждали с любопытством.

При первых звуках слегка дрожащего от волнения, но быстро набирающего мощь голоса Nikolas Лизавета Сергеевна чуть не расплакалась. Она почувствовала, как поднимается в ее душе горячая волна нежности, восторга, беспредельной любви. «Как он поет! Как он поет! — в упоении думала она. — Эти смягченные шипящие звуки, как он произносит, этот изумительный тембр! Какая же у него должна быть душа!» Впрочем, пение Мещерского на всех произвело сильное впечатление. Когда растаял последний звук, рукоплесканьям не было конца. Аннет прыгала на месте, кричала «Браво» и отбивала ладошки. Татьяна Дмитриевна, явно растроганная, со слезами на глазах приблизилась к Nikolas и поцеловала его в губы. Гусары дружно присвистнули, а Лизавета Сергеевна ахнула и стиснула веер. Сам Мещерский немного смутился. Девочки смотрели на него восхищенно, даже Крауз отметил:

— Да, неплохо, неплохо, пожалуй…

Упросили еще спеть Машу, она технично и виртуозно исполнила венецианские баркароллы. Лизавета Сергеевна петь категорически отказалась. Перешли к танцам, установив по обычаю очередность, кому садиться за рояль. Начали с любимого вальса.

Обычно не танцующая Лизавета Сергеевна уже было подсела с пяльцами к карточному столику смотреть, как тетушка раскладывает гран-пасьянс и занимать ее беседой. Она ревниво поглядывала в сторону танцующих пар (Татьяна Дмитриевна, конечно, вальсировала с племянником) и дважды укололась иглой. Неожиданно к ней подскочил Александров и расшаркался, предлагая тур вальса. Он был разгорячен вином, посему так храбр. «Ну, что ж? — подумала молодая женщина, — отчего и не станцевать, если другие танцуют?» И она подняла руку на плечо гусара. Александров вел легко и умело, он оказался прекрасным танцором. Лизавета Сергеевна ощутила вдруг давно забытое удовольствие от этого плавного скольжения по паркету и целиком отдалась ритму танца, не замечая, как волнуется от ее близости Александров, как крепко обнимает ее талию его рука и как сокращается расстояние между ними. Они танцевали молча, Александров пожирал даму глазами. Когда смолкла музыка, Лизавета Сергеевна едва выговорила «mersi» и упала на стул, раскрыв веер. Александров расположился возле.

Однако когда грянула мазурка, он не успел пригласить даму: гусара опередил Мещерский. Молодые люди стояли перед ней, ожидая своей участи. Лизавета Сергеевна протянула руку Nikolas. Александров не смог сдержать негодования: «Что за черт!»

Мещерский танцевал не так блестяще, как гусар, но Лизавета Сергеевна этого и не поняла даже, взволнованная всем происходящим.

— Он не обидел вас? — услышала она над ухом. — Мне показалось, он перебрал лишнего за ужином.

— О нет, мы славно танцевали!

— Это было заметно, — иронично усмехнулся Мещерский, — но Александров мог скомпрометировать вас.

— Вы, кажется, читаете мне мораль? — возмутилась Лизавета Сергеевна. — Пожалуйте тогда к своей тетушке!

Nikolas улыбнулся:

— Полноте, роль ревнивицы не для вас.

Лизавета Сергеевна, наконец, рискнула посмотреть на него и, когда увидела в этих ясных, византийских глазах теплый интерес и участие, почувствовала укор совести за дурные мысли и подозрения.

— Вы мучаете меня, Николай Алексеевич, — призналась бедная женщина, когда танец закончился, все зашумели и вернулись на места.

— Я не хотел этого, поверьте. Вы знаете, как я… — Лизавета Сергеевна зажала его рот ладонью и с испугом оглянулась на тетушку. Та всецело была поглощена пасьянсом.

— Умоляю вас, — проговорила дама с дрожью в голосе, — помогите мне. Я больше не могу бороться с собой, я теряю достоинство, превращаюсь в уязвимое, зависимое существо. Я ничего не могу делать, все жду позора, чего-то страшного, будто виновата во всех смертных грехах!

— Любить меня — это позор для вас? — глухо спросил Nikolas, не глядя ей в глаза. — Что же вы хотите?

— Дайте мне время! Оставьте меня, я на грани неверного шага. Еще эта глупая ревность!

— Хорошо, — подозрительно ровно ответил Мещерский. — Успокойтесь, мы привлекаем внимание. Александров готов меня растерзать. Я больше не буду вам досаждать.

И он отошел в сторону. Лизавета Сергеевна с тоской проследила за ним, невольно отмечая его мужскую грацию и упругость походки. Облегчения она не испытывала, только предчувствие новых мук ревности и тоски…