Лето в присутствии Ангела

— Пустяки, — ответил Nikolas и пренебрежительно дернул плечом. — Я давно не занимался и все забыл. — Однако взгляд его явствовал, что к комплименту он не остался равнодушен.

— Отчего же вы остановились? Продолжайте, сделайте милость!

Однако в гостиную с шумом ворвались четырнадцатилетний сын Лизаветы Сергеевны, высокий, красивый мальчик, и два московских кузена шестнадцати лет. Это вторжение избавило Nikolas от ответа, он выразительно опустил крышку рояля.

За хлопотами и сборами приблизилось время ужина. Лизавета Сергеевна облачилась в шелковое пунцовое платье, которое ей было весьма к лицу, и присела перед туалетным столиком в своей одинокой, но уютной спальне, выбирая украшения. Колье с бриллиантами показалось ей чересчур напыщенным для домашнего вечера, да и устаревшим, жемчуг бедноват, а вот коралловые бусы и серьги, несмотря на их простоватость, подошли как нельзя лучше. Они еще более оттенили свежесть лица молодой вдовы, дали приятный розоватый отсвет, заменяющий румянец. Она предпочла простую прическу, забрав роскошные пепельные волосы вверх. Не хотелось звать горничную шнуровать платье, дама всячески оттягивала этот момент, чтобы подольше сохранить в себе…что? Лизавета Сергеевна спрашивала себя: почему ее и без того ясные глаза так необыкновенно засияли, а в сердце вдруг поселилась непонятная радость? Из зеркала на нее смотрело почти юное лицо, какое у нее бывает в минуты воодушевления и подъема. «Что с тобой, Лизанька? — спросила она свое отражение. — Уж не этот ли магический голос очаровал тебя и так взбунтовал все чувства? Впечатление, безусловно, сильное, но это всего лишь двадцатилетний мальчик». Усмехаясь над собой, Лизавета Сергеевна кликнула Палашу.

Когда она спустилась в гостиную, все уже собрались. Барышни розовой стайкой окружили Волковского, который по очереди вписывал в их альбомы какие-нибудь изящные пустяки и рисовал забавные карикатуры.

— Юрий Петрович, а мне, мне, пожалуйста! — приплясывала от нетерпения Аннет, похожая на бабочку в своем воздушном платьице. Маша и Нина весело смеялись, разглядывая карикатуры, и не хотели никому их показывать. Наталья Львовна с недовольной гримасой сидела за карточным столиком: ее не предупредили о вечеринке, поэтому она не принарядилась сообразно случаю, что и выводило даму из себя. Она окончательно расстроилась, когда увидела наряд Лизаветы Сергеевны. Татьяна Дмитриевна вышла к ужину в серо-жемчужном, очень открытом платье.

Юноши громко спорили, кто будет музицировать во время танцев, установили очередь. Хозяйка дома обратила внимание на то, что Nikolas не участвует в споре, он склонился над альбомом Анне. Сергей, увидев это, засмеялся:

— Какие нежности, Мещерский! Рисуете лягушку или сердце в разрезе?

— Всегда вы так, — обиделась Аннет. — И вовсе не лягушку! Nikolas, это ваши стихи?

Тут налетели другие девочки:

— Прочтите, прочтите!

— Кажется, будет кому стихотворствовать в нашем рукописном журнале, — вставился опять Сергей.

Nikolas, мягко улыбаясь девочкам, отвечал:

— Нет, это не я написал, это стихи одного неизвестного поэта.

— Как же вы их узнали, если поэт неизвестен? Вы с ним знакомы? — вмешалась в разговор Лизавета Сергеевна. Nikolas только теперь заметил ее присутствие в гостиной, он от неожиданности смутился и с запинкой ответил:

— Нет. В определенных кругах… среди студентов…

Сергей решил пояснить:

— Наш доблестный студиозус был вытурен из столичного университета за участие в волнениях. У него страсть к запрещенным стихам.

Наталья Львовна, услышав это, возмутилась:

— Зачем же детям читать их? Вы хотите для нас неприятностей?

Волковский взял в руки альбом Аннет и прочел:

   Зачем от мирных нег и дружбы простодушной
   Вступил он в этот свет завистливый и душный
   Для сердца вольного и пламенных страстей?

— Успокойся, душенька, эти стихи весь Петербург наизусть читает. Их написал какой-то гусарский не то корнет, не то поручик. Как бишь имя его?

— Лермонтов, — ответил Nikolas рассеянно. Он не сводил глаз с Лизаветы Сергеевны. «Опять этот странный взгляд», — подумала она, волнуясь, однако спокойно спросила:

— А как же вас приняли в наш университет?

— До первого проступка, — с усмешкой ответил Мещерский.

— Все! Танцы! Танцы, иначе я усну! — захлопала в ладоши Татьяна Дмитриевна, оторвавшись от карт. — Сержинька, к роялю!

— Сейчас моя очередь, сударыня, — шаркнул ножкой Петя и понесся к инструменту. Юноши загремели стульями, расставляя их по стенам.