Лето в присутствии Ангела

Пока она спускалась, первый этап встречи, самый бурный, был завершен. Дети обнимали и трепали Сергея, юношу добродушного вида, сына Татьяны Дмитриевны. Сама Татьяна Дмитриевна раскрыла объятия подруге, звучно расцеловала ее и защебетала без остановки, не слушая ответов:

— Lise, мы так устали. Эти ваши дороги! Дважды чуть не перевернулись, я уж было стала прощаться с детьми. Ах да, ты прекрасно выглядишь! Это деревенский воздух тебе на пользу. Похудела, похорошела. Наверное, много гуляешь?.. Да, мы чуть было не перевернулись, этот дурак на козлах думал, что он едет по лондонской мостовой. Я вцепилась в Nikolas мертвой хваткой, от страха, конечно! Наверное, у него на руках следы остались. Ах да, рекомендую тебе, mon ange, Николая Алексеевича Мещерского.

Только теперь Лизавета Сергеевна обратила внимание на высокого, плечистого юношу, который стоял в стороне и, держа в руках картуз, с сочувствующей улыбкой наблюдал встречу.

Татьяна Дмитриевна позвала:

— Nikolas, подите сюда, дитя мое, я вас представлю. Mon amie, — обратилась она к подруге, — позволь представить тебе этого мужественного юношу. Он вынес путешествие с невероятной стойкостью, а ты знаешь, что такое несколько часов провести со мной в ограниченном пространстве!

— Да уж, маменька, — вмешался в разговор разрумяненный Сергей, — испытание не из легких.

— Негодяй! — отмахнулась Татьяна Дмитриевна от сына и занялась представлением своего протеже барышням, а затем и мальчикам. Nikolas держал себя приветливо, но без фамильярности. Лизавета Сергеевна с интересом присматривалась к новому лицу, а Татьяна Дмитриевна продолжала болтать без умолку:

— Что, плутовки, вы уже придумали, как разыграть нового кавалера? А живые картины у вас уже были? А спектакли нынче даете? Что в моде теперь?

Лизавета Сергеевна отметила элегантность дорожного костюма подруги, ее шляпку и еще, зная ее повадки, обратила внимание на некую игривость в обращении с племянником, которую тот, впрочем, казалось, не замечал.

— Позаботьтесь о моем протеже, он провинциал, застенчив и слегка неотесан. Научите светскому обхождению, просветите бедняжку. Отдаю его в полное ваше распоряжение, — продолжала щебетать Татьяна Дмитриевна.

— Помилуй, я что-то не припомню, чтобы у твоей сестры был взрослый сын, — сказала Лизавета Сергеевна, когда вся компания вернулась в дом, нужные распоряжения были сделаны, вещи внесены, лошади приняты на постой, дети увели вновь прибывших показывать их комнаты, а дамы присели в гостиной за чашкой утреннего кофия.

— Nikolas от полтавских родственников мужа. Он рано потерял матушку, воспитывался отцом в казарменной строгости. Учителя готовили мальчика в университет. Он два года учился в Петербурге (по поводу его провинциальности я, конечно, пошутила), за что-то отчислен. Собирается экзаменоваться в Московский, будет учиться с Сержиком, они, кажется, приятельствуют.

Татьяна Дмитриевна сняла шляпку, радостно огляделась вокруг:

— Уф! Наконец-то я в этом доме!

Гостиная, где сидели дамы, была обставлена с недеревенской элегантностью и вкусом, несмотря на изразцовую печь и деревянные стены. Портреты и картины, висящие здесь, были писаны талантливой рукой, драпировки на окнах, мебель, обитая английской китайкой, персидский ковер на полу, очаровательные безделушки на каминной полке сообщали гостиной особый уют. И конечно, центром ее приходился рояль, звучавший здесь почти каждый вечер.

— Однако, ты ни слова о себе, о моя скрытная Фиалка! — В институте у барышень было принято давать друг другу имена цветов, подруги иногда употребляли эти названия по старой памяти.

— Да и ты о себе пока ничего не рассказала, моя веселая Хризантема.

— Побойся Бога, Lise, сколько писем я написала тебе с последней нашей встречи!

Это было так. Подруги с юности усвоили еще один обычай: в периоды разлук подробно сообщать каждодневные события своей жизни. Они писали пространные письма на многих листах, и Лизавета Сергеевна заметно уступала подруге в плодовитости. Даже в письмах та была значительно многословней. Возможно, не столь богата событиями жизнь Лизаветы Сергеевны, а многолетняя привычка вести журнал избавляла ее от необходимости поверять подруге самые затаенные мысли.

— Mon amie, тебе непременно надо эту зиму провести в Петербурге. Во-первых, я познакомлю тебя со своим дипломатом, о, он тебе понравится!

— Позволь, душа моя, мне кажется, у тебя был штаб-ротмистр?

— Вспомнила прошлогодний снег! Во-вторых, вывезешь девиц и покажешься сама, а то совсем засиделась на покое, как все московские.

— Не люблю я Петербурга, — отвечала Лизавета Сергеевна. — По мне он слишком чопорный, холодный во всех смыслах. И люди там… другие. Столько лет прошло, а я до сих пор с содроганием вспоминаю мои первые выезды с мужем. Чувствовала себя, как в витрине магазина на Невском.

— Однако ты великолепно держалась, mon ange. На балах не сходила с доски, всегда окружена вниманием, кто бы мог подумать!

Лизавета Сергеевна вздохнула: