Лето в Провансе

– Встаньте здесь. Чем дальше я отхожу, тем лучше открывается перспектива. Эта душа попадает почти внутрь солнца, оно как будто ее поглотило, заключило в капсулу.

Я делаю, как он предлагает, и убеждаюсь, что он прав.

Теперь он поднимает обе брови:

– Какая желтая желтизна! Между прочим, как вы отнесетесь к бокалу вина?

– Я не против.

Нико отлучатся в чулан за вином, а я выключаю почти весь свет и подхожу к стеклянным дверям. Ветер гнет голые ветви, жесткая и густая вечнозеленая растительность гораздо лучше выдерживает его напор.

– Представляю, как холодно на ветру! – говорит Нико, протягивая мне полный бокал.

– Да уж… Порой зима кажется бесконечной.

Он садится на пол, приваливается спиной к стене. Я делаю то же самое и, сидя напротив него, тоже смотрю на сад, на тени, колеблющиеся вместе с кустарником.

– Забавно, что ребенок видит совсем не то, что взрослый: он воображает чудищ, из которых состоит полная опасностей тьма, – говорю я.

– Мне пришла та же мысль. Но мозг чудит, бывает, даже у взрослого. Однажды мы с отцом ходили вместе с местными жителями за трюфелями как раз такой ночью, как сейчас. Там трюфеля называют черными алмазами. Мы забрели в чащу с фонарями.

– Не знала, что трюфели можно собирать зимой.

– С июня по август и с ноября по март, под собачий лай…

Я слегка покачиваю бокалом с темно-красным вином, вдыхаю аромат, отпиваю.

– Ночью, в темноте? Не проще ли при свете дня?

– Проще, но бывают тайные местечки. Грибы прячутся всего в нескольких дюймах под поверхностью, защищаясь от мороза и снега. Ты крадешься по земле, схваченной морозцем…

Впервые он рассказывает о своем совместном занятии с отцом. Наверное, это какое-то выдающееся воспоминание.

– Подмораживало, ветер был такой же колючий, как сегодня. Он был той ночью вполне трезв: не хотел позориться перед людьми. Он тогда еще был в себе – в хорошие дни. Пока мы шли, он почему-то завел речь о прошлом. Когда я был мал, он часто со мной гулял, и теперь мне было странно слышать в его голосе тепло. Я понял, что он тоскует по неслучившемуся, по той жизни, которую мог бы прожить, если бы обуздал своих демонов.

Нико прижимается к стене затылком, одна нога у него вытянута, другая согнута в колене, на котором лежит рука с бокалом. Он погружен в раздумья, и я, не желая его отвлекать, молчу. Отвернувшись, я смотрю в небо.

И вдруг вижу ЭТО.

– Падающая звезда! – кричу я. Он вскакивает, расплескивая на штанину вино, и смеется. – Вы тоже видели? – спрашиваю я, надеясь, что да.

Он широко улыбается:

– Да, успел. Скорее загадывайте желание, только не говорите мне какое.

Я с улыбкой киваю. Желание сформировалось в тот самый момент, когда я увидела яркую звездочку, описывавшую в черном небе безупречную дугу: «Пусть у всех все будет благополучно, и пусть все окажутся там, где им суждено».

– Не скажу, что я в это верю, – оговариваюсь я. – Но мало ли что…

– В то, что сбываются ли наши желания? В детстве и в юности я желал одного: покоя для моей матери. Когда умер отец, я думал, что ей станет легче жить, но она не выдержала одиночества и разочарования, острого чувства своей неудачи. Присмотр за ним превратился в смысл ее жизни, она день за днем выбивалась из сил, стараясь не подкачать. И вдруг – пустота, вакуум, как она назвала это мне. Ничего грустнее этого я никогда не слышал. Как можно тосковать по эгоисту, который всю жизнь над тобой издевался? Который похитил твою жизнь, как бессовестный вор!

Невозможно представить, чтобы родитель ввергал своего ребенка и своего супруга в такой ужас…

– Наверное, вам ее не хватало, когда она вернулась в Испанию, – тихо говорю я, следя за его реакцией. Он морщит лоб, заглядывает в свой бокал.

– Я знал, что ее время истекает, и не понимал, как с этим быть. Я не хотел, чтобы моя мать ушла, но для нее это было единственным выходом. Свое последнее лето она провела в окружении тех, кто знал ее в лучшие времена, – это было благословение, за которое я им бесконечно благодарен.

Я боюсь даже представить, что переживал тогда Нико. Одиночество, горе, страх начинать жизнь заново…

– Зато так родилась база отдыха, – говорю я неожиданно для себя вслух.

Он кивает:

– Страшная вещь – одиночество. Сначала я не думал, что смогу здесь остаться, но Марго уговорила меня начать предлагать желающим ночлег и завтрак. Она взялась за меня, иначе я помер бы с голоду. – Ему стыдно это вспоминать.

– Вы умеете готовить, я сама видела.

Он хрипло смеется:

– Только то, чему меня годами учила Марго. Сначала она была экономкой, кормила гостей завтраками. Одним из первых сюда нанялся Бастьен – это стало началом. Мне был нужен человек для ремонта заборов, а он искал подработку. За год все более-менее наладилось, но мне хвалиться нечем. Это судьба.