Лето волков

Она хотела бросить сверток о землю, подобно тем «чашкам», но удержалась. Держа сверток уже не так небрежно, пошла в сторону музыки.

22

Танцы! Глухарчанами завладевает стихия «метелицы». Не все танцуют по правилам, по двое, чтобы пропустить под рушниками очередную отплясывающую пару… нет, сшибаясь в общей кутерьме, отхватывают коленца кто как горазд.

Девчата с немолодыми, раздавшимися от тяжелой работы бабами, поседевшие бабки с подростками, замшелые старички, которым, казалось, с печи уже не спуститься, при звуках троистой музыки словно эликсира молодости хлебнули: земля, убитая тяжелыми цепами при молотьбе и лишенная травы, загудела. Мало, мало настоящих кавалеров, да разве остановишь этим истосковавшийся по танцам народ?

Тяжеловесный Климарь отклоняет все предложения, все наскоки разгулявшихся баб и девчат, остается за столом, топая ногами и стуча по столу ладонями так, что посуда подскакивает. Музыка уже вспотела, но никто не отрывается от инструментов.

Серафима, не выдержав, врывается на токовину с белорусскими припевками к «метелице»:

– Куриць, веець мяцелица,
Чаму старый не женится?
Як ему жаницися?
Усе будуць дзивицися!
А што каму до таго?
Може пайду за няго!
Хоць ен старый, не паганый,
Ящо дужий та румяный!

Валерика без конца перехватывают, отбивают, нередко переругиваясь.

– Дозвольте вашего кавалера, фрейлен! – Малашка пытается отнять морячка у Софы.

Меланхоличная Софа, прикрыв глаза и не забывая лузгать семечки, продолжает удерживать Валерика. Подруга разрывает эту пару. Софа продолжает танцевать, улыбаясь, и вдруг обнаруживает, что кавалера рядом нет.

– Ну и стерва ты, Малашка! На ходу разуваешь.

Малашка закручивает вокруг морячка фигуру, не заметив, что ее уже сменила Арина.

– Аринка, хочь бы ты так на работе поспевала!

– А ты галок ротом не лови!

– А ну брысь, сикушки! – вмешивается Серафима. – Дайте с молодым станцювать!

И задает Валерику жару, так что тот не поспевает за бабкой. Любо!

…Прекрасная Варюся приходит, когда во всю разыгралась стихия танца. Попеленко не сдерживает восторга:

– Ой, Варюся! Як картина с областной галереи. Бачив я на экскурсии…

– Ты своему командиру расскажи! – прерывает его красуня.

Гнат, увидев благодетельницу, мычит, пытается обратить на себя внимание, с опаской дотрагивается до файдешинового рукава Варюси.

– Погоди, Гнаток, не до тебя!

Дурень, который и без того ничего не понимает, садится, опустив голову. Никому до него нет дела! Шаткий мир, который сложился в его голове и позволяет ладить с людьми, делать что-либо им нужное и получать за это пищу, рушится. Полный стол еды, а никто не берет за руку, не ведет к скамье, не усаживает. В чем он, Гнат, провинился?

Варюся ступает на территорию гулянки, кладет свой сверток на край стола и выходит на утрамбованную цепами токовину. Поводит плечами, и внезапно словно дрожь пробегает по ее телу. Легкий шелест мониста, трепет платья, цвет редкостных сапожек заставляют гулянку притихнуть. Варюся выставляет носок, подбоченивается и замирает.

Тут же раздаются требовательные крики: «Давай, музыка, танцювальное!» Троистая музыка успела выпить и закусить, и снова готова к тяжелой работе.

– Ну, давай «полещанку» для начала! – кричит и делает музыке знак Варя.

И музыка дает… Варюся, чуть приподняв свое легкое, льнущее к телу платьице, нахально открыв коленки, начинает вначале как бы раскачку, без «отбоя», переступая с носка на пятку, пристукивая, притоптывая, показывая все фигуры и шаги «полещанки». И вот уже «выхилясником» с прискоком прошлась, и с «подбивочкой», и «веревочку» с ее сложнейшими заступами, пятясь, протянула, и «голубцы с притопом» отстучала… и, постепенно взвинчивая лихую, диковатую пляску, перешла на нечто свое, незаемное.

Она проходит кругом, подлетая к расступившимся и замершим танцорам, почти сталкиваясь с ними и затем небрежно отворачиваясь, уносясь к центру токовища и вновь возвращаясь к краю, сапожки ее пристукивают, взлетают оба разом, вбок, тарабаня каблуками, опустившись, проворачиваются, словно сами по себе, и легко и стремительно несут гибкое Варино тело, которое танцует по собственной воле, то откидывается назад, то отклоняется вбок, так что кажется, вот-вот не удержат плечи эту, на гибкой шее, головку с веером волос, но каждый раз грудь, стан, бедра, руки догоняют убегающие сапожки, подчиняют их, и все движения сливаются в одно целое, вихревое, горячее, притягивающее…

Показав себя, выйдя из беспамятства танца, Варюся, не замедляя движений, зазывает себе пару движениями рук. Да кто ж осмелится выйти на этот поединок, так, чтобы не показаться рядом с ней смешным и неуклюжим?

– Ой, Варюська, ой, дивко! – вздыхает сутулый, с бухгалтерской тетрадкой под мышкой Яцко, которого, смеясь и подразнивая, зазывает красотка. – Тебе бы, цее, до Москвы, в оперу чи в балет…

Сверток, принесенный Варей, оставшийся на краю стола, от общего сотрясения сдвинулся к самой кромке.

23