Лето волонтёра

– Ты нужен, – говорит Инсек, который первым приходит в себя. Теперь Высший идентифицирует его. Это та особь, с которой имел дело Максим. Тот, кто был на Селене, тот, кого вышвырнули с Земли. Когда-то он был стажером, но его заслуги оценили очень высоко, теперь он у вершин власти. – Нужен всем.

– Да, – говорит Высший. – Теперь вы знаете, и ваш Высший тоже знает.

– Какую помощь ты хочешь получить? – Инсек вдруг обретает подвижность и силу, утрачивает сомнения. Он будто раздувается, вытягивается на ходильных лапах и движется к Высшему Максима.

Они сходятся лицом к лицу.

Двое Высших, несущих разные смыслы. Вернувшиеся к истокам своего существования, чтобы изменить будущее.

– Высший Миланы не должен развиться, – говорит Высший Максима.

Высший Инсеков размышляет.

– Он следит за своей основой.

Высший Максима объясняет. Это простой план, в котором есть человеческая жадность и любопытство, помноженные на человеческую дружбу и преданность.

– Ты можешь открыть проход в иную реальность и сам, – отвечает Высший Инсеков.

– Если я буду в этом теле, он почувствует. Моя основа станет наживкой.

– Ты рискуешь собой.

– Я эволюционирую и вернусь.

– Необязательно. Ты рискуешь.

– Таков мой смысл, – отвечает Высший Максима. – В любом случае вы предупреждены.

Все сказано и не нуждается в разъяснениях.

Высший Инсеков исчезает, Инсек оседает на пол. Трясет головой. Произносит:

– Когда ты вернешься, я отправлю к тебе свою копию. Это может быть самым безопасным способом связи.

– Хорошо, – соглашается Высший.

И тоже исчезает.

Возникает в спальне и смотрит на Дарину.

Идет на кухню, наливает стакан воды.

И исчезает.

Максим стоит у стола, сонно глядя на стакан. Отпивает из него, откашливается, идет в спальню.

…Я дернулся и закричал.

Остатки воспоминаний, открытых Высшим, до сих пор огнем пылали в мозгу.

– Сволочь! – закричал я, прислушиваясь к себе. – Тварь всемогущая, голым в космос вытащила, вот почему у меня грудь болела поутру!

Инсек разразился скрежещущим звуком. Спросил:

– Ты вспомнил встречу в Храме? Твой Высший удостоил тебя знанием?

– Он не мой!

– Твой, именно твой. – Инсек завозился, подтягивая под себя лапы. – Тебе больно и грустно, верно?

– Что ты знаешь о боли?

– Все. Ты понял, кто ты?

– Нет, но я понял… понял, что не справился. Раз уж Милана вернулась.

Я замолчал.

– А еще? – с любопытством спросил Инсек.

– Что если я позволю Высшему Миланы развиться, то погибнет весь мир.

– С моей точки зрения, – сказал Инсек, – информация полезна и не допускает двоякого толкования.

К сожалению, он был прав.

– Желаю спокойно умереть, – пробормотал я. – Если это для тебя важно… я больше не в обиде.

Инсек помолчал.

– Не важно. Но благодарю.

Я выпрыгнул из темного зловонного фургона. Аккуратно закрыл двери.

Водитель курил, пряча сигарету в кулаке. Наверное, ему было интересно, что там происходило, но впереди у него маячила Сардиния, апельсиновая роща и дом на берегу моря. А он был достаточно умен, чтобы понимать: очень часто незнание – благо.

Надеюсь, ему понравится на Сардинии.

– Можешь ехать, – сказал я. – Бензина возьми побольше.

– Запасся, – коротко ответил водитель. Какие-то вопросы все-таки вертелись у него на языке, но он промолчал, полез в кабину.

А я пошел к лифту.

Глава седьмая

Самым странным в Комках было то, что они остались.

Исчезли только Продавцы.

Сами бесформенные сооружения продолжали стоять, и ничего с ними не делалось. Горел внутри свет, работала вентиляция. Остались занавески между торговой зоной и местом, где Продавцы отдыхали на кушетке и получали товары из стеклянного куба-синтезатора.

Занавески, разумеется, скоро сперли.

Кушетки и стеклянные кубы тоже быстро утащили.

Государство опечатало и охраняло несколько Комков в Москве, но, как говорил Лихачев, кушетка оказалась просто кушеткой, штора просто шторой, а стеклянный куб – кубом из стекла. Никаких признаков высоких технологий.

В кубе-синтезаторе, скорее всего, технологии были. Но то ли оказались нашим ученым не по зубам, то ли Продавцы извлекли их, оставив пустую стеклянную коробку.

Так что бо́льшая часть Комков осталась бесхозной и разграбленной. В некоторых открыли бары и маленькие клубы, в других поселились психи, обожествляющие Продавцов, или бомжи. Некоторые стояли пустыми, лишь иногда в них устраивали тусы подростки, бухающие и трахающиеся прямо на прилавке.

В «моем» Комке, рядом с Гнездниковским, неделю процветал самый натуральный карго-культ. Какой-то псих замотался в балахон, копирующий одежду Продавцов, и принимал у серчеров кристаллики, расплачиваясь рукописными расписками: «Принято в обмен на лекарство для улучшения памяти», «Принято в обмен на ящик коньяка «Деламен» пятидесятилетнего», «Принято в обмен…»

Курс был даже лучше, чем у Продавцов, а псих уверял, что его назначили временно принимать кристаллы и потом все будет выплачено.

К нему приходили и сдавали лут, хотя, наверное, понимали – это фуфло. Так когда-то люди вкладывали деньги в финансовые пирамиды.