Лето злых духов Убумэ

Ее зрачки удивленно расширились, и она с кошачьей грацией повернулась всем телом, чтобы оказаться со мной лицом к лицу. В отличие от своего малоподвижного брата Ацуко Тюдзэндзи всегда была полна энергии, и каждое ее движение было стремительным и точным. Будучи маленькой, она носила длинную прямую челку, прямо как у японских кукол итимацу[70], но, начав работать, состригла ее, и, поскольку она редко носила юбки, у нее был довольно мальчишеский вид.

– А, это ты, Ацуко-тян… Я подумал, что Тидзуко вернулась.

– Эй, следи за своим языком. Я не позволю тебе путать эту норовистую кобылу с моей Тидзуко, – заявил Кёгокудо, такой же мрачный и сердитый, как и всегда. – С какой стороны ни посмотри, у них нет ничего общего.

Ацуко в возмущении вздернула бровь и устремила на своего брата пронзительный взгляд. Несмотря на то что в их лицах не было ни капли сходства, некоторые их манеры были очень похожи.

– Очень мило с твоей стороны говорить подобные вещи про твою любимую заботливую сестру, когда я проделала весь этот путь только для того, чтобы приготовить для своего старшего братика ужин, – ты ведь не способен даже заварить себе чашку чая, когда твоей жены нет дома.

– Я что, просил тебя приходить? Да и кому захочется есть хоть что-нибудь из того, что ты приготовила? И вообще, я способен заварить себе чай, и довольно неплохо. Между прочим, я заваривал чай для нашего достопочтенного сэнсэя не далее как вчера.

– Да, – вставил я, – хотя он был больше похож на горячую воду, чем на настоящий чай.

Ацуко Тюдзэндзи звонко рассмеялась.

– Кстати, о Тидзуко-сан, – продолжал я, – где она? Только не говори мне, что она в конце концов разлюбила своего помешанного на книгах мужа и сбежала из дома.

– Если твоя Юкиэ-сан может выносить тебя, то почему моя Тидзуко должна от меня сбежать? И я хотел бы заметить тебе, что среди продавцов старых книг считаюсь весьма преданным и любящим мужем.

– Если оставить в стороне профессиональный мир, то для общества в целом ты скорее преданный и любящий читатель, – возразил я, садясь на мое обычное место – туда же, где я сидел днем ранее.

– Моя невестка сейчас у себя дома в Киото, – сказала Ацуко, все еще смеясь, – на фестивале Гион[71], сэнсэй.

– А, вот как…

Так, значит, фестивалем, о котором моя жена говорила утром, был летний праздник Гион-мацури. Я удивленно кивнул.

– Сразу после войны ежегодные празднества в Киото не проводились, но сейчас, кажется, там довольно оживленно. Когда в шествии принимают участие праздничные повозки от каждого района, ничьи готовые помочь руки не будут лишними, – пояснил Кёгокудо. Затем выражение его лица изменилось: он вздернул бровь точно так же, как его младшая сестра, когда она в возмущении уставилась на него, и смерил меня подозрительным взглядом. – Кстати, чему мы обязаны тем, что ты почтил нас своим визитом в столь поздний час? Что стряслось? Судя по твоему виду, ты бегом бежал всю дорогу вверх по холму. Ты совсем запыхался.

– Ну, на самом деле, по твоему совету, я был сегодня у нашего друга-детектива.

– По поводу дела клиники «Куондзи»?

Лишь заговорив, я осознал, что в присутствии Ацуко может быть неудобно обсуждать эту тему. Я совершенно позабыл о том, что именно она, рассудив по совести, приняла решение прекратить собирать материал по этому делу. Теперь же, вспоминая нравоучение, которое от нее пришлось выслушать главному редактору Накамуре, я умолк, растерянно подыскивая следующую фразу. Мне стало любопытно, сколько раз за один день человек может утратить дар речи?..

– Всё в порядке, Сэкигути, – сказал Кёгокудо. – Я только что объяснил ей все обстоятельства этого дела. В конце концов, все началось именно с того, что эта непоседа пришла к тебе за советом. Впрочем, судя по всему, она решила отказаться от своего журналистского расследования. Так и что же сказал наш чудаковатый друг-детектив?

Удивительным образом получив от Кёгокудо спасательную шлюпку, я справился со своей немотой и подробно по порядку рассказал, что произошло за сегодняшний день. Пока я говорил, Кёгокудо сидел молча и неподвижно, подобно каменному изваянию Дзидзо[72], а его сестра слушала с величайшим вниманием, так что я смог спокойно рассказать свою историю, не мучаясь чувством отчужденности, которое испытал ранее, разговаривая с Энокидзу.

Мне пришло в голову, что вот уже два дня я не делаю ничего, кроме как обсуждаю это дело. Говоря о нем, я все больше поддавался превратному ощущению, будто все это более не было чем-то, произошедшим с другими людьми, но напрямую касалось меня самого.

– Кхм, – неожиданно перебил меня Кёгокудо, – ты испытываешь к этой женщине какие-то особенные чувства?

Я удивленно моргнул.

– В смысле? Почему ты так решил? Несомненно, она очень красива, но ведь я не тот человек, который мог бы обзавестись безответным запретным увлечением.