Море было неспокойно, и корабль покачивало. Из трюма мало что было слышно, и это неведение было страшнее всего. Иэрне устало прислонилась к плечу Мастера.
— Вот и сыграли мы свадьбу, — печально сказала она. Мастер молча обнял ее.
— Может, все обойдется? Она сказала — пленных не тронут… Может, нас даже заточат вместе. Ведь правда, все обойдется? — Иэрне умоляюще посмотрела на Мастера, и тот вымученно улыбнулся. Кто-то подошел и опустился на пол рядом с ними. Книжник.
— Иэрне, ты не печалься. Что бы ни случилось — мы свободны. Мы Люди, понимаешь? Мы сумеем вырваться из замкнутого круга предопределенности. Они ничего не смогут. Так Учитель говорил, и я ему верю. А ты веришь?
— Верю. И все-таки я хотела бы еще пожить.
— И я тоже…
Повисло тяжелое молчание. Внезапно Книжник резко поднялся. Глаза его сияли.
— Так ведь вы же должны были пожениться… Эй, все сюда!
Остальные окружили их, не понимая, что происходит. И тогда Книжник, подняв руки вверх, произнес:
— Перед Ардой и Эа, Солнцем, Луной и Звездами, отныне и навсегда объявляю вас мужем и женой!
Это были обрядовые слова. Одного он только не произнес — «в жизни и смерти».
— Да будет так!
И тогда вдруг навзрыд расплакалась вторая из пленных женщин — почти совсем девочка: только сейчас она поняла, что все кончено, что никогда у нее не будет ничего — даже такой свадьбы. И Книжник подошел к ней и отвел ее руки от заплаканного лица. Он негромко заговорил:
— Зачем ты плачешь? Ты — стройнее тростника, ты гибка, как лоза; глаза твои — утренние звезды, улыбка твоя яснее весеннего солнца. Твое сердце тверже базальта и звонче меди. Волосы твои — светлый лен. Ты прекрасна, и я люблю тебя. Зачем же ты плачешь? Остальное — ерунда. Я люблю тебя и беру тебя в жены — перед всеми. Не плачь.
— Выдумываешь, — всхлипнула девушка.
— Разве я когда-нибудь лгал? И теперь я говорю правду. Верь мне, пожалуйста. Веришь, да?
— Правда?
— Конечно, — соврал он впервые в жизни. «Сочиняю не хуже Сказителя. Вот и кончилась моя первая и последняя сказка».
— Ныне узрели вы Благословенную Землю, славу и величие ее, красоту и свет ее. Что скажете вы, Дети Единого Творца?
— О Великий, — нарушил молчание Ингве, опустив ресницы, — слова меркнут, ибо бессильны выразить то, что чувствуем мы в сердцах своих…
— Не называй меня великим, — мягко улыбнулся Майя, — ибо я не более, чем слуга или посланник Владык Арды, лишь прах у ног Валар и тень тени их. Но вы избраны не затем лишь, чтобы видеть Аман и говорить о нем с народами вашими: тень скорби омрачила покой Великих, и должен я, ибо такова воля их, говорить с вами о Враге.
— Враг? А что это? — растерянно спросил Элве.
— Узнайте же, что Враг есть отступник и мятежник, что желает он уничтожить красу мира, обратить в пепел сады и в пустыню долины, иссушить реки и всепоглощающее пламя выпустить на волю, дабы в хаос был повержен мир, и дабы вечная Тьма поглотила Свет…
Элве вздрогнул, отступив на шаг.
— Но и это не худший из замыслов его. Знайте, что возжелал он отнять то, что даровано вам Илуватаром, взамен дав — смерть.
— Что это — смерть? — губы Элве дрожали, как у испуганного ребенка.
— Смерть уведет вас за грань мира, в ничто, в пустоту, и пустотой станете вы, а все чувства и мысли ваши, творения ваши и само существо ваше обратится в прах.
Они молчали, пытаясь осознать услышанное. Как же так? Все это будет — цветы и деревья, звезды и трава, и горы, и сам мир, — но не будет их. Все останется как есть, не будет только их, и никогда не услышать песни ручья, не увидеть ясное небо в звездной пыли, не ощутить вкуса плодов, не вдохнуть запах трав, не подставить лицо ветру… Как это? Непостижимо и страшно: все есть, нет только тебя самого, и это — навсегда?
— Зачем… зачем ему это? — шепотом спросил Ингве.
— Зависть в его сердце — зависть ко всему светлому и чистому, ко всему, недоступному для него. И несчастьем вашим хочет он возвеличить себя, и обратить вас в рабов, покорно вершащих его волю, — голос Майя стал грозным. — Страшно то, что души многих отвратил он от Света Илуватара, и стали они прислужниками его, но страх жестоких мучений, которым подвергает он отступников, сильнее, и ныне ненависть их обращена на весь мир, всего же более — на тех, что некогда были их соплеменниками, но отвергли путь Зла. Тех же, чью душу не смог поработить Враг, в мрачных подземельях слуги его подвергают чудовищным пыткам, затмевающим разум и калечащим тело; и так создает Враг злобных тварей, которые суть насмешка над прекрасными Детьми Единого, ибо сам он ничего не может творить, но лишь осквернять и извращать творения других.
— О посланник… — Элве низко опустил голову; пряди длинных пепельных волос совершенно скрыли его побледневшее лицо. — Ответь, зачем ты говоришь нам об этом здесь, в земле, недоступной Врагу? Или и в Валинор уже проникло зло?
Майя долго молчал, из-под полуопущенных век разглядывал троих. Его слова достигли цели. Наконец, он заговорил медленно и торжественно: