Летопись 1. Крылья черного ветра

— Почему?.. Но ведь… А Учитель — знает?

Элхэ отрицательно покачала головой.

— Но нужно сказать… — Аллуа окончательно растерялась.

Взгляд зеленых глаз стал жестким и холодным.

— Ты не скажешь ему.

— Элхэ! Ведь это наш долг — исполнить…

— Я вернусь, — коротко, как удар клинка.

— Послушай, — Аллуа прикрыла дверь и заговорила серьезно и печально, — ведь ты понимаешь… Это война, а смерть не выбирает…

— Знаю. Я не уйду.

И вдруг рванулась к Аллуа, порывисто сжала ее горячие руки ледяными пальцами, заговорила тихо и торопливо:

— Пойми, поверь — знаю, все знаю, вижу, но — не могу, не могу уйти… Прости — может и он простит — я должна остаться. Я вернусь; не знаю, как — знаю одно: так будет. Не останавливай. Не говори никому. И ему — не говори. Он не должен знать. Я прошу тебя — так надо, верь мне, верь мне…

Аллуа долго стояла молча, глядя куда-то в сторону.

— Что же, ты права. Вот как… как же я не поняла раньше… Не бойся, я никому не скажу, никому и никогда. И ничего не стану объяснять, если спросят…

— Да, да! Пусть обвинят в предательстве, пусть проклянут — я не могу иначе, не могу! Если я не останусь сейчас, я перестану быть тем, что я есть, моя сила погибнет, я стану никчемной пустышкой, зачем я — такая…

— Не надо, молчи. Я все понимаю. Но ведь нас должно быть — девять. Мы вряд ли сможем совершить задуманное, если хоть кто-то уйдет.

— Я вернусь, клянусь тебе! Аллуа, ты же знаешь меня! Ты веришь? Ты веришь?

— Я знаю и верю. Что же — будем ждать. Будем ждать.

— Прости меня. Не кори. И прошу тебя…

— Не надо говорить. Давай лучше помолчим…

— Аллуа, Аллуа… Как мне страшно…

— Наурэ, я должна сказать тебе. Эленхел догонит нас позже.

— Почему она не идет со всеми?

— Она заболела. Учитель велел мне передать, чтобы мы уходили без нее. Дней через двенадцать она найдет нас.

— Ну, если так… Что же, на рассвете — в дорогу.

Восемь — отправились в путь. Одна — осталась. Когда он говорил ей слова прощания, она стояла, опустив голову, пряча глаза, уже зная, зная наверняка, что не сумеет подчиниться его приказу. И не смела сказать ему об этом.

Тонкие пальцы не сдержат тяжелый меч.
Но я не уйду — и неважно, что будет потом.
Стальная броня тяжела для девчоночьих плеч,
Но я буду рядом, я стану тебе щитом.

Она знала — это последняя ее песня, которую уже некому будет спеть. «А потом вы вернетесь», — говорил он, и этот мягкий голос, эти уверенные слова могли обмануть кого угодно — но не ее, Видящую. Ей было так больно, словно, оставаясь, она предавала его, но по-другому не могла — потому что была Видящей. Потому, что подчиниться значило — убить рвущуюся слева в груди птицу. Потому что знала, что должно случиться.

…Немного было тех, кто умел держать в руках оружие. Перо привычнее рукам книжника и сказителя, и более пристала менестрелю лютня. И дело женщин — не сражаться, но дарить жизнь и исцелять. Но никто не повернул назад; и сам Мелькор вступил в бой во главе Эллери Ахэ.

И тогда, встав на обломке скалы, крикнул Менестрель Гэлрэн:

— Последнюю песню — тебе, Крылатый!

Сияли вдохновением глаза его, и ветер развевал пепельные волосы, и горела крылатая звезда на груди — ярче алмаза. Он запел. И замерли все на поле битвы, слушая его. Он пел об Арте — о трепетном сердце в ласковых руках Тьмы, и об иных мирах, которые есть жизнь и величие Мироздания. И каждому слышалось в песне что-то свое, и опускались руки, державшие оружие, и появлялись улыбки на залитых кровью лицах, и Тьма не казалась более страшной и враждебной, ибо только во Тьме — Свет…

Никто и никогда не слагал в Арде такой песни, а, быть может, и никогда не сложит — разве что рухнет Стена Ночи, и сердца людей распахнутся для Музыки Миров и Зова Эа, и открыты будут Врата… Но Вала Тулкас, стряхнув колдовское наваждение, крикнул:

— Что вы слушаете его?! Бейте!

И Майя, ближе всех стоявший к Менестрелю, бросился к нему и нанес удар. Тот не успел поднять меча. Мелькор рванулся вперед, и черный меч опустился на голову Майя.

— Убирайся в чертоги Мандоса! Будь проклят!

Вала склонился над своим учеником. Крыльями обернулся его черный плащ, и эти крылья скрыли от глаз Бессмертных умирающего. И словно невидимая стена окружила их: никто не мог и не смел приблизиться, хотя вокруг кипел бой.

Серебряная звезда на груди Менестреля стала красной. «Знак внезапной смерти… Так вот, что носил ты на сердце, ученик…» — успел подумать Мелькор.

Гэлрэн прижал его руку к сердцу и улыбнулся:

— Все-таки увидел тебя еще раз, Учитель… Благодарю…

— Ученик мой… — голос Валы сорвался.

— Прощай… прости меня… прости нас всех… за то… что будет… Мы не сумели… прости…

— Что ты говоришь… что ты говоришь… — Мелькор задохнулся от боли.

— Учитель… Не опускай рук; в них — Арта… не вини себя ни в чем, Крылатый… Теперь я знаю, Звезда… я вижу… я слышу…

Голова Менестреля бессильно запрокинулась. Пальцы, сжимавшие руку Мелькора, разжались. Мертв.