Летопись мужества

Наш народ жил вне тумана национальной или расовой нетерпимости. Русские издавна уважали чужую культуру, жаловали и любили иностранцев. Может быть, нашу участливость к беде Германии после первой мировой войны следует назвать чрезмерной, но не грех сейчас напомнить о том хлебе, который посылала отнюдь не богатая Россия немецким женщинам. Вчера я получил письмо от украинского лейтенанта Супруненко. Он пишет: «Я не знал прежде, что можно кого-нибудь так ненавидеть. Я — артиллерист, и мне обидно, что я не могу убить фашиста штыком или прикладом или задушить его своими руками». Священное чувство! Оно родилось из крови русских женщин и детей, замученных гитлеровцами, оно родилось на пожарищах наших городов.

В Англии запретили детям до 16 лет смотреть фильм «Разгром немцев под Москвой»: зрелище виселиц, воздвигнутых гитлеровцами, и трупов замученных немцами признано для подростков безнравственным. Я знаю пятнадцатилетнего русского, он партизанит. Его мать убили, сестру изнасиловали…

Описания фашистских зверств в России некоторые-англичане и американцы считают безнравственным чтением. По-моему, в таком случае безнравственны сообщения о бомбардировках Кельна и Любека. «За что бомбят немецкие города?» — спросит наивный человек. Ведь ему не хотят показать, кого бомбят и за что бомбят. Если грех обижать Гретхен, не грех убить Гретхен, которая просит своего милого прислать ей из России костюмчик, добавляя: «ничего, что запачкан кровью, — можно отмыть». Мы ведем войну против микробов фашизма, и это куда человечней, чем лжерыцарский поединок.

Чех поймет с полуслова муки Киева и Керчи: он знает Лидице. Норвежец разделит гнев каждого русского: норвежец видел Гиммлера не только на экране — в натуре. Француз помнит расстрелы заложников, и француз скажет о письме Супруненко: «Это писал мой брат». Пусть Ла-Манш останется непроходимым для полчищ Гитлера, но пусть через эту узкую полоску воды перешагнут гнев, ненависть всей Европы. Только живая благодетельная ненависть к фашистам может вдохновить англичан и американцев на подлинную всенародную войну, только ненависть может спасти Англию от судьбы Франции, Норвегии и Украины.

27 августа 1943 года

Признание Советским правительством Французского комитета национального освобождения как представителя государственных интересов Французской республики — новое свидетельство дружбы двух народов, ревнителей вольности.

Задолго до Петэна в «Песке о Роланде» французский народ заклеймил измену. История Франции началась с утверждения мужества. Вспомним ополченцев Марселя, которые без хлеба и сапог пошли на всемогущих королей. Вспомним Бельфор и франтиреров страшного года. «Чудо на Марне» было отвагой французов и верностью России. Народ, гордый обороной Сталинграда, понимает страну, где есть город по имени Верден. В 1940 году французская армия оказалась одна против Германии: расплата за ганелонов. Но полумертвая Франция показала миру защиту Тура, эпопею курсантов Самюра, контратаки танкистов де Голля.

В тот день, когда ганелоны сговаривались с немцами, раздался рог Роланда: Франция продолжала борьбу. Ее летчики сражались в небе Англии. Ее солдаты умирали в Египте и в Ливии. Бир-Хакейм и Тунис войдут в летопись французской славы. Создана большая французская армия, которая горит одним стремлением: скорее освободить Францию от немцев.

Тем временем в самой Франции народ ведет войну против захватчиков. Немцы держат во Франции столько дивизий, сколько их нужно для борьбы против французских патриотов, вооруженных охотничьими ружьями и револьверами. Голодная Франция сжигает урожай, только чтобы он не достался гитлеровцам. Неравный и страшный бой!

Франция не может ждать. Молодость гибнет в лагерях Германии. Туберкулез косит детей. Культура растоптана прусским сапогом. Кто видел Вязьму и Орел, понимает трагедию Франции.

Олифант звенит: на помощь! Мне пришлось недавно беседовать с пленным немецким офицером Отто Рушинцегом, капитаном 306-й полевой дивизии. Это типичный офицер рейхсвера. Еще недавно его дивизия охраняла побережье между Дюнкерком и Остенде. Он говорит: «Наши офицеры часто разговаривали о возможности вторжения неприятеля. Я знаю нашу оборону. Форты хорошие, но между фортами и дзотами большие просветы, куда может проникнуть противник…» То, что знает Отто Рушинцег, знает вся Франция, и Франция ждет.

Звенит рог Роланда. Ему отвечают батареи Красной Армии. Друзья познаются в беде. Теперь во всех частях света много говорят о будущем Франции. А Франция тем временем обливается кровью. Мы не лечим раны Франции речами, комиссиями, советами. Мы помогаем Франции иначе: день и ночь мы истребляем ее палачей. Дивизии, еще вчера топтавшие Париж, зарыты у Орла и Харькова. Из брянских лесов тюремщики не вернутся к виноградникам Бургундии и Гасконии.