Летописи Дорна. Белый воин

— Отец пил, да и мать тоже… Ты не думай, я их люблю, даже очень, просто бывали дни, когда не хотелось находиться дома… Совсем не хотелось… И я убегала на реку, если ЭТО происходило летом, то ночевала в наших шалашах, а зимой я бежала к соседке, к тете Нюре… Она хорошая. Очень. Она обещала удочерить меня, да только что-то не пришла до сих пор… Наверное, забыла. Обещай мне, если ты ее увидишь, то обязательно передашь ей, что я жду… Обещаешь?

Все что смог сделать Саша, так это только кивнуть в ответ. Тем временем, не оборачиваясь и все так же глядя на огонь, Ира продолжала свой тихий рассказ:

— Но один раз я не сбежала и осталась дома… Лучше бы я этого не делала. Отец и мать снова пили. Не одни. Был еще кто-то… Я уже не помню. Да и не разобрать было — вся комната в табачном дыму, помню только, что дышать тяжело. Я уже заснула, когда услышала мамин крик на улице… Они ругались с отцом. Сильно кричали… Когда я выскочила на крыльцо, то увидела маму… Она шла ко мне, держась руками за живот, а сквозь пальцы текла тоненькими струйками кровь. Отца нигде не было. Ей было больно, но она старалась не показывать мне это. Она уговорила меня идти в свою комнату, а сама легла спать. Я потом долго еще слушала ее стоны… Почти всю ночь проплакала тогда, боясь подойти к маминой кровати.

Саша перестал дышать, боясь привлечь внимание его необычной гостьи. Она все так же сидела, поджав ноги к груди и глядя на огонь.

— Проснулась я поздно. Во дворе стояла машина «Скорой помощи». Люди в белых халатах выносили маму на носилках из дома. Вокруг собралось много народу. Они все о чем-то переговаривались, но я их не слышала, я смотрела на мамино лицо. Оно было белым-белым, как снег, губы и ногти на руках посинели. Я тогда очень испугалась… Сзади подошла тетя Нюра и обняла меня за плечи. Она всегда так делала… Она хорошая. Очень.

Весь день и ночь я была у нее, а потом она сказала, чтобы я пошла посмотреть, как там отец… Он сидел за столом, трезвый, держа в руке какую-то бумажку. Он сначала не заметил меня, а когда увидел, то подозвал, обнял крепко-крепко и поцеловал в лоб. Так мы и стояли, обнявшись, долго-долго. А потом он попросил прощения и сказал, чтобы я пошла к тете Нюре и сказала ей, что его больше нет…

Ира сидела не шевелясь. Обычно люди за такое время делают какие-нибудь движения или меняют позу. Нормальный человек не может быть так долго неподвижным. А Михайлова шевелила только губами.

— Пока я бегала к тете Нюре, пока мы возвращались с ее мужем дядей Олегом — все уже было кончено. Мы нашли отца на чердаке… Петлю он сделал из своего ремня, а в руке держал документ из больницы — в нем говорилось, что моей мамы больше нет…

Она замолчала. Было слышно, как потрескивает свежая ветка в костре, как покачиваются высокие хвойные деревья, очень похожие на земные сосны, — лоримы называют их нисмами. Замершему Ксандру хотелось проснуться, но, как ни странно было это осознавать, все происходило наяву: костер, женщины, ночь, спящие люди… Скоро уже подходило время смены стражи. Словно почувствовав его мысли, Ира вдруг первый раз посмотрела на Сашу. Ее огромные голубые глаза смотрели в одну точку, ее взгляд проникал в самую душу, касался самого сокровенного. Саша попытался отвести взгляд, но не смог, будто его пригвоздили. Голос бывшей одноклассницы неуловимо изменился. Он стал более настойчивым и твердым:

— Знаешь, думаю, что я уже умерла — еще тогда, четыре года назад… Врачи «Пятерки» перестарались, заботясь о моем здоровье.

Ее рот искривился в неестественной улыбке, причем лицо оставалось абсолютно ничего не выражающим, без малейших эмоций. Оцепеневшему принцу показалось, что в улыбке Иры появилось что-то кровожадное. Не веря своим глазам, он заметил четыре небольших клыка, торчащих из-под ее бледных обескровленных губ. Что-то было не так, что-то совершенно жуткое происходило на поляне…

— А еще я думаю, что ты тоже скоро умрешь… Правда, у тебя есть выбор. Оставь этих жалких людишек и беги — они только сдерживают тебя…

Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Что-то душило его, дыхание замедлилось, каждый вздох давался все тяжелее и тяжелее. Еще немного, и он не сможет дышать. Во рту пересохло. Очень хотелось пить. Панический ужас охватывал сознание. Он сковал руки, ноги, плечи… Грудь часто вздымалась. Легкие от нехватки кислорода горели, как в огне.

Но вместе с первобытным ужасом, сковавшим тело, в сердце с каждым ударом нарастал гнев. Жаркий гнев и ярость из-за своей беспомощности. И чем больше принц злился, тем больше проходило странное оцепенение. Саша попытался сосредоточиться… И вдруг у него получилось! Тонкий, как струйка талой воды, потек ручеек Силы в его тело, постепенно нарастая. Удушье отступало с каждой секундой. На каменном лице Иры появилось удивленное выражение. Ее правая бровь приподнялась, а рот искривился в мерзкой гримасе, обнажив пару клыков.

— А ты оказался сильнее, чем я ожидала, двуногий.