Верховный жрец Свободных прошёлся кругом купели, шлёпая сандалиями на босу ногу.
— Не понимаю, — сказал он. — Решительно не понимаю! Ты имел наглость появиться тут и диктовать свои условия? Да я сейчас же прикажу тебя схватить. Эй, жрецы, схватить его! И не думай — исчезнуть из этих стен не сумеет ни один… никто… даже сам ратипупланг не смог бы сделать этого!
— Я не думаю, — сказал Омегыч. — Я лишь предложил небольшой компромисс, вышний. Мне очень жаль оставлять этот мир. Но если ты отказываешь мне в просьбе… что ж, вот мой кинжал, вот он я.
— Оставьте нас, — сказал Видрельельхен младшим жрецам, подступивших со всех сторон с копьями и секирами. — Каким богом ты поклянёшься, Альфа и Омега всех бед, алхимик-неудачник, последний из огнемагов, что не замышляешь солгать или схитрить? Клянёшься ли ты Охнафом Безбровым, сотворившим мир из пепла, клянёшься ли его женою Фарфани-Кривые-Губы, давшей жизнь Ют и Эльвжанни, Фафнарху Двухголовому и Хинни Неистовой?
— Нет, — ответил Омегыч. — Это не мои боги. Я поклянусь именем той, кого я люблю больше жизни, той, милосерднее кого нет во всех мирах, именем женщины, говорящей со Смертью на её языке. Я клянусь своей Матерью.
Тут что-то словно шелохнулось вокруг, а потом храм едва заметно вздрогнул. Видрельельхен сделал вид, что этого не заметил, хотя вода плеснула из купели ему на ноги.
Омегыч подумал, что, должно быть, его клятву услышали.
— Она даже не богиня, — сказал жрец, насупив жидкие брови. — Не знаю, примут ли боги эту клятву и не будут ли недовольны.
«Они и так Вечно недовольны… А ещё я не знаю её имени, — мысленно добавил Омегыч. — Но это единственная клятва, которой я не преступлю!»
— Ты можешь поговорить со своими богами об этом, — сказал он. — Я подожду.
И, кажется, зря он это сказал. Видрельельхен ухмыльнулся как-то на редкость гадко.
— Тогда сделаем так. Я буду говорить с богами не сегодня. Этот день неподходящий для бесед с Вечно Недовольными. Я буду говорить с ними завтра! А ты не сойдешь со ступеней храма всё это время. До самого утра!
У Омегыча закружилась голова и во рту появился медный привкус — от волнения. Сумеет ли он удержаться на ступенях храма столько времени?
«Я должен, — подумал он. — Пока есть надежда — я могу!»
И он кивнул.
Часть 1. Глава 19. На то и семья
Маленькая белая синица постучала в окно кухни дома-на-семи-ветрах. Мать Некромантов никогда не видела синиц-альбиносов, и решила, что это знак. Она смотрела на еле заметную полоску на грудке птички, на её любопытные рубиновые глазки, а мысли её были очень далеко. Омегыч ушёл и не вернулся. Ушёл, по всей видимости, к храму, и нет о нём вестей. А ведь, скорее всего, именно сейчас он до храма Вечно недовольных богов и добрался… так что же там сейчас могло происходить? И как он решит свои дела? Он ещё слишком молод, в нём так мало рассудительности и так много огня! А ведь, усыновив его, пусть и не по правилам, Мать тут же впустила Омегыча в своё сердце. Вот теперь этот огонь и её жёг. Беспокойством и тревогой.
— Эй, женщина! Привет тебе!
На стул рядом с пыхтением вскарабкался Киммельбобель и голосом пай-мальчика попросил кусочек бисквита с шоколадной крошкой. Мать отрезала ему пару ломтиков и рассеянно подала тарелку.
— А твой меньшой сын принёс домой грязного кота с улицы, — тут же наябедничал Киммельбобель.
— Нот?
— Он самый!
— Мучил, обижал? — насторожилась Мать.
— Нет, но он так его тискает и так старательно прячет, не придушил бы.
Маленький Странник сидел на кровати в своей комнате, низко опустив голову. Тёмные пряди волос свисали почти до подбородка. Грязного кота Мать нигде не увидела, но вся постель оказалась в пятнах и потёках землистого цвета.
— Где твой подопечный? — спросила она.
Мальчик посмотрел на Мать со страхом, втянул голову в плечи. Видно, это осталось от прошлого — какие-то отголоски памяти ребёнка, воспоминания, которые у него оставались до пяти лет. Эта часть памяти тоже раскололась, но должна была сохраниться лучше всего.
— Я вижу, что ты пытался его отмыть и вытереть простынёй, — начала Мать. — Бельё надо собрать для стирки. А кота высушить и покормить.
Нот Уиндвард рывком сдёрнул одеяло с кровати, показывая несчастное, возможно, больное существо. Пожалуй, на кота оно походило только задними лапками да длинным хвостом, а так это был крошечный детёныш грифона, существо, опасное даже в младенчестве. Но жёлтая роговица маленького клюва, круглые карие глаза и светлые пёрышки на голове и спинке, зачатки крыльев, покрытые птенячьим пухом — всё выглядело совершенно беспомощно и даже жалко.
Однако ещё жальче выглядел маленький Странник.
Мать вздохнула. В доме было несколько котов и кошек, собака, ручная крыса, несколько летучих мышей-вечерниц и парочка никем не опознанных тварей. Только грифона им и не хватало.
— Какой милый, — сказала Мать Некромантов, — как ты его назовёшь?
И маленький Странник робко улыбнулся, прижимая мокрого и всё ещё не очень чистого грифончика к груди.
— Это девочка, — сказал он. — Я назову её Грей!
— Не обижай её, — сказала Мать.