Летописцы летающей братвы. Книга третья

Главный редактор, между тем, неустанно учил меня уму – разуму, не оставляя надежды на спасение. И я приятно удивился и обрадовался, когда через год он пригласил нас с Ладой к себе в гости. Не знаю, с какой целью он это сделал, такие вещи не происходят спонтанно, особенно на высоком уровне, но так или иначе в назначенный срок мы явились к Миронову на квартиру, расположенную в одном из сталинских домов на Кутузовском проспекте. Дом охранялся нарядом милиции, и прежде, чем попасть на четвёртый этаж, мне пришлось вести разговор о цели своего визита с гражданским типом на улице и в подъезде с консьержкой.

Старый лифт, закованный в железную клетку, хрустя несмазанными суставами, медленно втащил нас на ухоженную площадку и тупо остановился. Мы вышли, и перед нами тотчас распахнулась высокая дверь, оббитая светло-коричневым дерматином.

– Ждём, ждём, – широко улыбаясь, сказал Илья Александрович, одетый в кремовую рубашку и светлые брюки. На ногах его пестрели мягкие домашние тапочки. – Проходите, не стесняйтесь.

В прихожей стояли две нарядные миловидные женщины, как две капли воды похожие друг на друга. Не нужно быть гением, чтобы понять, что перед нами были мать с дочкой. Жене Главного было лет сорок, но она молодилась, красила волосы и дружила, судя по запаху, с изысканной парфюмерией. Она жеманно протянула холёную руку для знакомства. На запястье блеснул золотой браслет с украшениями из камней, то ли рубинов, то ли гранатов, я в драгоценностях разбираюсь плохо, а открытую шею украшал кулон на короткой цепочке. Светло-коричневый костюм удачно сочетался с блеском золота.

– Моя жена Надежда,– представил Илья Александрович супругу, пока я тряс её мягкую ладонь. – А это – дочь Оксана, студентка МГУ, будущая журналистка, – сказал он не без гордости в голосе.

– Очень приятно, – как можно проникновенней прореагировал я и, в свою очередь, назвал слегка оторопевшую жену.

– Какой роскошный костюм! – восхитилась она, плеснув чуточку елея на самолюбие хозяйки. – Из Франции?

И женщины, забыв о нашем присутствии, заговорили о тряпках.

– Пойдём, познакомлю с квартирой, – предложил Олег, – и, не дожидаясь моего согласия, повёл за собой.

Кроме гостиной, двух спален, большой кухни – столовой и помещений первой необходимости, у хозяина был личный кабинет. У широкого окна стоял массивный полированный стол, на котором прямо по центру возвышался бронзовый письменный прибор с пресс-папье, украшенный фигуркой льва. По левую и правую руку до самого потолка на стеллажах покоились ряды книг в золотистых кожаных переплётах. Многие фолианты выглядели старыми и потёртыми. Не трудно было догадаться, что они пользовались спросом.

– Ого! – не в силах скрыть восхищения, удивился я. – Да у вас и Даль есть!

– И не только. Вот, посмотри, – открыл Миронов дверь книжного шкафа и доставая небольшой томик в красном переплёте с золотым теснением, – собрание сочинений Пушкина от 1887-го года!

Господи, какой раритет! Это ж каких денег он у антикваров стоит!

Я с вожделением, будто принимал переполненный стакан, взял в руки бесценную реликвию и открыл страницу наугад. Это было знаменитое стихотворение «КЪ А. П. КЕРНЪ». Я его с первых строчек узнал, хотя незнакомый шрифт и яти читать мешали. И вот какое удивительное совпадение: две недели назад я ездил в командировку в Торжок, где находился Центр переучивания лётного состава на новые типы вертолётов. Командиром базы, как оказалось, был мой одноклубник Коля Анисимов, переведённый из знаменитой Могочи. Он познакомил меня с вертолётом – гигантом «Ми – 26», на котором летал и на котором через два года разбился на взлёте вместе с экипажем, царство им небесное.

Я уже собрал необходимый материал, когда мне, в рамках культурной программы, предложили экскурсию по местным достопримечательностям. Мне показали место дуэли князя Львова, два булыжника метров в тридцати друг от друга, от которых, по преданию, стрелялись соперники, а потом отвезли на могилу Анны Керн. Она, по версии, ехала во Францию, но по пути простыла и умерла недалеко от Торжка. Похоронили возлюбленную Пушкина на церковном кладбище. Скромная, ничем не примечательная могила, каких в России сотни тысяч, если бы не надпись на тёмной гранитной плите, прижимающей небольшой холмик: начальное четверостишие непревзойдённого стихотворения «Я помню чудное мгновенье…»

– Третье издание Суворина! – с нескрываемым удовольствием проговорил Илья, так, будто напечатал книгу в личной типографии. – Жаль, что не всё сохранилось.

– Мужички, не проголодались? Пора к столу, – пригласила нас Надежда, неожиданно появляясь в дверях.

– С полным удовольствием, – согласился Миронов, закрыл стеллаж, сделал пригласительный жест и последовал за женой.

Круглый стол, накрытый парадной скатертью, блистал приборами, хрусталём, напитками и закусками. Традиционный салат «Оливье», тонко нарезанная копчёная колбаска, нежная, с прожилочками, осетринка холодного копчения, баночка крабов на подставке, швейцарский сыр, – всё это великолепие разжигало аппетит и звало к себе.