Летучая мышь

— Стало быть, у вас в спецподразделении ничего нет и начинать-то не с чего.

— Посмотрим, — отозвался Киллигрю. — Еще мало времени прошло. — Для него это была уже целая речь.

— Вот это правда, — подхватил пухлый розовощекий господин, сидевший по другую сторону от Киллигрю. Он был в штатском, но все равно выглядел так, будто на нем военная форма.

— А у вас что-нибудь есть, Алан? — спросил Пабджой.

— Ничегошеньки, старина. По правде сказать, я не совсем понимаю, зачем меня сюда позвали. Такие дела не по нашей части. Я своему шефу это говорил, но он сказал, что министр иностранных дел настаивает на нашем участии. Не удивлюсь, если идея исходит от самого премьера. Он же, если его зубная щетка не на месте, звонит в разведку. Обычная паника, как вы находите?

— Я тоже так считаю, — согласился Пабджой. — А вы, Киллигрю?

Киллигрю решил, видимо, что если уж поворачивать голову, то в сторону военного соседа:

— Сомневаюсь. — Его взор снова устремился вперед.

— И я сомневаюсь, — произнес сморщенный маленький человечек, который до этого рта не раскрывал. Никто не потрудился его представить, и я решил что либо он из КГБ, либо тот самый глухой пень из охраны отдела безопасности министерства, о котором упоминал Пабджой. Его левая рука бессильно висела вдоль туловища и на ней была белая нитяная перчатка. Все повернулись к нему, но промолчали, и сам он явно ничего не собирался добавлять к вялому разговору.

— О Господи! — сказал неожиданно Пабджой, — Ну и весельчаки тут собрались. — Он повернулся к секретарю, который все ещё стоял навытяжку за креслом отсутствующего патрона. — Хорошо бы чаю, а?

— Думаю, следует подождать господина министра, — последовал ответ.

— Вовсе не обязательно, — возразил Пабджой. — Впрочем, как хотите…

Тут дверь распахнулась и появилась знакомая коренастая фигура государственного секретаря по внешней политике Великобритании и по делам Европейского сообщества в правительстве Ее величества. Его-то мы и ждали он прямо-таки влетел в комнату, пронесся к своему столу, на ходу пожимая всем руки, и приземлился в слишком большом для него кресле, внеся с собой в общество безумный энтузиазм и суетливость. После предыдущей скуки это было даже приятно.

— Джентельмены, — заговорил он нараспев, как все его земляки, — рад вас видеть. Очень мило с вашей стороны, что пришли. Вивиан, почему вы не угостили наших гостей чаем? Правда, чай у нас ужасный…

Костюм в полоску пробормотал что мол, вас ждали, сэр, и поспешно скрылся за дверью.

— Без чаю невозможно, ни о чем не договоришься, — возвестил хозяин. По опыту знаю. Но скоро его принесут, так что все будет в порядке. Ну как вам это грустное дело? — слова "грустное дело" он повторил дважды. Похоже, он искренне расстроился из-за того, что его французский коллега добровольно лишил себя жизни.

— Премьер-министра, как и меня, впрочем, — продолжал он, больше всего беспокоит, что господину Маршану пришлось пойти на столь решительный шаг в виду некоей, видимо, невыносимой ситуации. Поступив так, он поставил нас в сложное положение — но уж не будем об этом. Однако знать причину подобного поступка, а также почему он совершен именно сейчас и именно в Лондоне, просто необходимо. Согласитесь, господа, невозможно закрыть глаза на то, что высокопоставленный гость из другой страны, которого специально пригласили на совет НАТО, посвященный весьма важным проблемам — важным, должен заметить, не столько для Франции, сколько для нас, в понедельник на заседании Совета благополучно присутствует, а во вторник ни с того, ни с сего совершает самоубийство. Причина, конечно, была, только нам она пока неизвестна, и премьер-министр полагает, что во имя безопасности нашей страны надлежит её узнать. Видимо, на покойного было оказано давление…

Эту пылкую речь прервало появление в дверях секретаря, за которым следовала чопорная с виду особа с подносом, уставленным чашками.

— Ага, — возликовал министр, — Вот и чай! Отлично! А где печенье?

Перед началом чайной церемонии хозяин кабинета сделал следующее резюме:

— Мы утрясли кое-как эту проблему с оппозицией, и это дало мне повод сказать несколько соответствующих слов относительно господина Маршана: глубокие сожаления, нам будет так его не хватать и прочее. При этом французский посол дал понять, что в Париже хотят, чтобы шума было поменьше, и тут я их вполне понимаю. Оппозиция тоже согласилась проявить максимум спокойствия. Но тут этот старый дурень Дарби-Виллс встает и вопрошает: мол, понимает ли министр иностранных дел, то есть я, что некоторые из сегодняшних французских газет непременно забьют тревогу по поводу этого самоубийства и готов ли я предпринять какие-либо шаги в отношении государственной безопасности — ну и так далее. Я бы, честно говоря, на его слова наплевал, но беда в том, что старый осел абсолютно прав. Мы просто обязаны предпринять определенные шаги — именно в интересах государственной безопасности.

Он перевел дыхание и отхлебнул чаю.