Летучий голландец

Братья побросали перчатки на палубу.
Бросили они и кальян и пошли драться.
Они обнажили шпаги на реях.
Они бегали по реям всех трех мачт и делали выпады. После нескольких выпадов они падали за борт. Эти дуэли по понедельникам уже нисколько не развлекали команду. Только два человека принимали косвенное участие в схватке гигантов. Это были доктор Амстен и лейтенант Гамалай.
Гамалай давал сигнал: «Человек за бортом!»
Амстен готовил медикаменты.
На лицах у братьев появлялось все больше и больше шрамов.
Близнецы уже были похожи друг на друга разве как отдаленные родственники разных национальностей.
Только римские профили у них сохранились.
А лейтенант Гамалай подозревал, что водолазы совсем не близнецы, а китайцы.

Пять минут философии пассажира Дания, товарища по оружию
Пассажир Даний спал вверх ногами.
Даний никак не мог приспособиться к килевой и бортовой качке и фатально укладывал подушку в противоположную сторону.
По форме Даний представлял собою два шара на гусиных лапках: большой шар — туловище и маленький шар — голова.
В кубрике пировали.
Кубриком матросы называли ледник, в котором они постоянно присутствовали, то есть сидели. Там, в леднике, было все, что нужно матросу для нормальной жизни, лишенной испытаний и иллюзий. Там была температура намного ниже нуля, сельдь и вина в бочонках, высококалорийное продовольствие из свинины, собольи и лисьи шубы, пирожки с мясом кенгуру, маринованные бананы, телевидение и виолончели.
Случалось, что матросы, пьяные, замерзали насмерть.
Их трупы тотчас выбрасывали в море. Трупы оттаивали и тонули. Но матросов не становилось ни больше ни меньше.
В кубрике пировали.
Пировало сорок матросов с большими усами и один философ — сорок первый. Философа звали Дании, и он был пассажиром. Он еще был другом детства капитана Грама, его товарищем по оружию.
На сорок человек была одна бутылка бренди.
Бренди пил философ, а матросы ему внимали. Дании рассуждал о счастье.

— Счастье,— говорил Дании,— у нас уже есть, и его немало, но и не так много. Мы плывем туда, где счастья много. Мы плывем уже много лет — и, как вы все понимаете, приплывем.

— Куда? — спросил Фенелон.

Это был самый несомненный разгильдяй на корабле «Летучий Голландец»: пьяница, бабник, хулиган, сутенер, шулер, ходил босиком, ругался, хамил, играл на барабане, гангстер, читал Библию, писал письма — в общем, личность еще та.

Это его, Фенелона, хотели повесить на рее, и никто не понял, как это получилось, что повесили дисциплинированного матроса Бала, который не пил и вообще ничего не делал, а только поддерживал капитана и Дания.

Бал поддерживал капитана и Дания под мышки, когда они напивались.

Тогда на шею Фенелона уже надели веревку, но одуванчик Пирос принес бочонок бренди, все быстренько напились, и повешенным оказался замечательный и исполнительный матрос Бал.

Многие потом горевали.
Хотели еще раз повесить Фене лона.
Но каждый подумал о себе.

— Мы плывем уже много лет — и, как вы все понимаете, приплывем,— сказал Дании.

— Куда? — спросил Фенелон.

— Я же обстоятельно объяснил: к счастью.