Летучий голландец

— Я тебе покажу страну, где пасется белая лошадь! Лев уже и не мурлыкал. Он перестал беспокоиться.

Он пошел на нос и повернулся лицом к морю. Он опять был символ.

— Выпьем за попугаев! — сказал водолаз Лава лье водолазу Ламолье, брату и близнецу.

Значит, солнце уже разгоралось. На рассвете близнецы начинали пить за бабочек, а на закате уже пили за орлов.

Изобретатель Эф был большой и маленький.

Большим он казался тогда, когда что-то изобретал, а маленьким — когда бегал. Когда он был большим, его называли «медведь», когда маленьким — «мышка» ,что, в сущности, одно и то же.

— Я сконструирую сейчас руль, который бы управлялся лишь небольшим усилием твоей воли и твоего таланта.

— Плюнь через левое плечо,— сказал рулевой.

— Не могу. Там трос,— оглянулся Эф.

— Ничего, плюй, а то не сбудется.

Во время всего остального разговора Эф только и делал, что плевал через плечо. И рулевой терпел, терпел, но все же не вытерпел:

— Что же ты, сволочь, все время плюешь, ведь трос заржавеет.

Кок Пирос нес капитану суп из черепахи, сэндвичи, кофе, креветок, пудинг и бутылку бренди. Все это он аппетитно завернул в кружева.

Перед глазами Пироса появилось красное лицо капитана. Грам с бешенством вдыхал и выдыхал голубой воздух. Он держал кортик в правой руке, а индейку в левой. Без объяснений капитан ударил кока жареной индейкой по седой голове. По лицу Пироса поплыл жир. Пирос насвистывал какую-то мелодию с большим мастерством. Глаза Пироса вспыхнули, словно голубые фонарики.

Он сказал:

— Если ты, компот из свинины, думаешь, что я — эллин и по статуту древней Эллады по утрам втираю в свою морду жир, то ты глубоко заблуждаешься. Я твой современник и уже умылся водой.

Капитан хотел было исправить неловкость и сказать что-нибудь ободряющее, но совершенно внезапно получил удар в челюсть. Капитан взлетел в воздух и минуты две кружил над кораблем, как орлица. Потом он рухнул на палубу.

Одуванчик с нежностью, свойственной всем людям легкого веса, сказал:

— Молодец, питомец неба. Из тебя мы могли бы воспитать самого знаменитого космонавта.

Капитан встал и отряхнулся.

— Чем ты занимался этой ночью? — поинтересовался капитан, с нескрываемым восхищением рассматривая правый кулак Пироса.

— Я видел страшный сон, капитан. Я видел во сне девушку, у которой две задницы и ни одной головы. И я любил ее.

— А я думал, что ты всю ночь праздновал восьмисотлетие этой индейки. Ты попробуй эту прелесть. Когда я ел ее, меня преследовала мысль, что я грызу гробницу седьмой жены Тамерлана. Ты, Пирос, гурман или вивисектор поджелудочной железы?

Впередсмотрящий Фенелон рассудил так: куда бы он ни смотрел — он все равно смотрит вперед.

Фенелон сидел в своей каюте и играл сам с собой в кегли. Еще он перелистывал Библию, читая ее.

Фенелон ставил капитана перед лицом больших вопросов. Вопросы эти не были никакого свойства. Про-сто на большом листе неплохой бумаги Фенелон рисовал большие вопросительные знаки и адресовал листы

капитану. Капитан давно решил повесить Фенелона на рее, как хронического провокатора, но пока не повесил..

Капитан пел свою утреннюю песню такого содержания:

— Кто же сегодня не пьет?

— Пьет соплеменник и пьет нибелунг. Пьет композитор и пьет пассажир. Пьет пограничник и пьет диверсант. Пьют миллионы юристов и пьет фаталист.

— Молокососы уже не сосут молоко. Лоллобриджиду целует пропойца, любимец богов. После похмелья принц Дании любит шашлык из мышей. Семь миллионов невест потеряли невинность, приняв алкоголь за гранатовый сок.

— Выпил бокальчик и стал независим араб. А Барбароссы от вермута интеллигентней лицо. Умалишенные негры по пьянке снимают свои кандалы. Рабиндраната Тагора уже декламирует пьяный индус.

Капитан давно хотел повесить Фенелона, но ни с того ни с сего повесил матроса Бала, жизнелюба. Этот матрос Бал, жизнелюб, сочинил эту и другие песни для капитана Грама.

Пятна солнца расплывались по воде, как пятна нефти. Справа по борту плыло бревно.

Бревно было похоже на крокодила.

Боцман Гамба
У него было хобби — он хотел стать королем.
Мало того, что боцман был единственным миллионером на корабле «Летучий Голландец», он еще хотел и королевской династии.
Но несмотря на это, Гамба уже восемнадцать лет лежал в красном гамаке и был пьян. Его гамак укра-шали цветами, но ни один матрос не провозгласил боцмана королем.
Через восемнадцать лет на корабле послышался крик:

— Очнулся боцман Гамба!

Это ликовал одинокий голос, а потом крик подхватили радиостанции Эфа. Матросы вышли — каждый оттуда, где находился в момент крика,— и стали смотреть и смеяться. Как же это так боцман Гамба очнулся?