Летучий голландец, или Причуды водолаза Ураганова

Это был вход. Куда?.. Такого он нигде еще здесь не встречал. В глубине ниши стояли двустворчатые металлические двери с прилегающими друг к другу рукоятями. Кундо прислушался у дверей — тишина… Он подергал рукояти на себя, затем — от себя, двери не шелохнулись. Тогда он рванул рукояти в стороны, и створки, мягко покатившись (достаточно было, наверное, и толчка), ушли в пазы.

Перед ним возник пустынный круглый зал с панорамным окном во всю дальнюю стену. Натыкаясь на беспорядочно раскинутые кресла и огибая огромный, также круглый стол, Кундо устремился к окну.

Отсюда, с высоты, ему открылся странный, режущий душу вид. Под сплошь затянутым тучами небом с отдельными белыми облачками, бойко сновавшими понизу, стояло напротив, слегка искривляясь и закрывая весь горизонт, нечто вроде неимоверного дота с редкими крапинками оконц. По всей вероятности, еще огромней, чем тот домина-город, в котором был он, Кундо. Казалось, что эта плоская бетонная гора — нет, гигантское плато — совсем рядом, но только потому, что было таким необъятным. По широкому шоссе, сходившемуся в нитку, ползли к нему грузовики-фургоны, постепенно сжимаясь до размеров муравья, пока не исчезали вовсе, еще не достигнув подножия немыслимого каменного обрубка-Неожиданно где-то позади Кундо стегнула резко оборвавшаяся телефонная трель. Он мгновенно обернулся. В глаза бросился обширный, вычерченный прямо на стене план — очевидно, одного этажа: разноцветные сектора, закругленные линии, цепочки пунктиров.

Снова затренькало, теряясь в большом красном зале. И умолкло. Кундо настороженно шагнул, не зная, где искать. Опять звонок, теперь он заливался не переставая.

Кундо наконец нашел телефон под каким-то креслом. Снял трубку, в ухо тут же обрушился поток непонятных испуганных слов. Внезапно поток захлебнулся, раздались полоснувшие слух выстрелы, следом — глухой стук, как от выпавшей трубки, и все умолкло.

Кундо яростно разбил телефон стамеской. Красный аппарат тоже был пуст внутри, как и черный.

Он вернулся к окну и долго завороженно смотрел на необъятное здание напротив и на ползущие по шоссе грузовики, пока не стало смеркаться и…

…И пока не очутился в своей лондонской квартире — у своего окна, за которым, наоборот, занималось утро.

Погас небоскреб на Таймс-сквер, превратившись из сказочной башни в унылый параллелепипед. Сиротливо потух, сразу четко обозначившись, черный узорный фонарь возле подъезда. Разноцветно замигали за шторами окна просыпающихся домов. Появились ранние прохожие, редкие еще машины и красные двухэтажные автобусы… Затем пошла бесконечная колонна тяжелых крытых грузовиков, у задних бортов теснились лица солдат в касках с тугими ремешками, врезавшимися в подбородки. Вчера Кундо читал в «Индепендент», что начались очередные военные учения…

Это был белый сектор. Мутно-мучнистого цвета стены, белесый, как в редком тумане, сумрак, больнично-эмалевые ручки дверей, по каменному полу — бесконечная дорожка из мешковины оттенка зубного порошка, противно скрипящая под ногами, словно крахмал.

Среди пустоты коридора выделялась опрокинутая операционная каталка, рядом вразброс валялись такие же беленькие костыли. И пахло здесь не пылью и не кровью, все заглушал особый дух старой больницы, который не вытравишь никакой побелкой.

Из-под одной двери торчал, будто указывая путь внутрь, длинный, завернувшийся на кончике бинт. Вероятно, поэтому Кундо и толкнул ту дверь. В пустой комнате на одинокой белой кровати с белыми же колесиками кто-то вытянуто лежал, накрытый застиранной простыней с черным штампом в ногах: знакомый кружок, разделенный на пять секторов. Там, где должна была находиться голова, чуточку подрагивала от дыхания простыня. Выползая где-то из-под руки и тянулся к порогу тот самый, брошенный на ходу, бинт, словно удирая за кем-то из комнаты.

Неизвестно почему, наверное, интуитивно, Кундо втянул бинт из коридора в отсек и закрыл дверь.

Лишь затем он осмелился подойти к той кровати. Голова лежащего выступала под простыней, которая теперь чаще колыхалась — с мокрым пятнышком у рта. Прилеплялась к губам и с потрескиванием отставала от них, как целлофановая обертка. Человек застонал.

Кундо несмело потянул простыню с лица, сначала появились длинные черные волосы, затем — открытые голубые забывшиеся глаза, тонкий нос, запавшие серые щеки, воспаленные губы. Женщина… Можно было угадать, что она еще молода. Ни сединки, и кожа вокруг губ девичья, нежная… Он глядел на нее так, точно после долгих странствий в необитаемом мире вдруг встретил живого несчастного человека.

Не зная, что делать, Кундо тихонько подул на нее и растерянно спросил:

— Что с вами?.. Где все?

Ее глаза выплывали из беспамятства, как у ныряльщика с далекого дна. Все ближе и ближе они — и вот вырвались на воздух в слезах воды, живые, с огоньками зрачков и колыханием ресниц (Кундо был явно поэтической натурой).

Глаза зажмурились и вновь раскрылись. Губы что-то прошептали. Наверное: «Где я?.. Что со мной?»

— Я ничего не знаю, — развел он руками.