Летун

Селивёрстов вышел, но скоро вернулся с полированным плоским ящичком примерно пятьдесят на сорок сантиметров. В ящичке, на тёмно-синем бархате лежали два револьвера, очень похожих на те, из которых так нравилось Андрею палить по мишеням.

– Это так называемые дуэльные револьверы, – поведал отставник. – Как офицер я имею право иметь такие, хотя дуэли в империи официально запрещены. Но традиции невозможно отменить указом, даже высочайшим. Так что, пользоваться нельзя, а иметь можно. Благодаря связям, я заказал дуэльное оружие в виде точных копий офицерских револьверов. Полагаю, пришло время иметь кое-что для самозащиты. – Он вытащил из футляра один револьвер и подал Андрею. – Оружие пристреляно и снаряжёно. Завтра, точнее, уже сегодня, выдам запасные патроны.

Сосновцев взял в руку тяжёлый револьвер. Ребристая ручка придавала уверенности.

– Похоже, Никодим Митрофанович, не по нраву кому-то сильная Россия. Едва забрезжило нечто, сразу отобрать пытаются.

– А вот этого, батенька, мы им не позволим, – твёрдо ответил Селивёрстов и взял второй револьвер.

– Точно! Хрен им через всю…

Штабс-капитан поднял бровь.

– То есть, ни за что не позволим. Честное благородное.

5. Вояж

Поспать не удалось. Андрей полежал немного, поворочался. Впечатлений было столько, что сон не шёл. Встал и присоединился к Селивёрстову, расположившемуся в столовой так, чтобы видеть входную дверь и лестницу на второй этаж. Так и просидели до рассвета, держа наготове револьверы и думая каждый о своём.

Утренние сборы были недолги. Штабс-капитан намеревался надеть мундир офицера инженерных войск, но потом передумал. Сказал, нужно будет уговорить сослуживца на приватную беседу. Лучше в спокойной, дружеской обстановке рассказать чиновнику суть замысла. Как бы посоветоваться даже. Чем выше сидит человек, тем более привыкает, что его мнение решающее.

Но, добавил, и нам провинциальными сапогами выглядеть нельзя. Поэтому выбрал из собственного гардероба строгие, хорошего сукна сюртуки, спокойных цветов галстуки, белые рубашки. Сосновцев был несколько шире в плечах и выше ростом, тем не менее, одежда пришлась впору. Обувь подобрали под стать платью. Набросили лёгкие плащи – мало ли, сказал, отставник, сентябрь на дворе. Да и револьверы легче прятать.

Надели английские кепи, вошедшие в моду. Никодим Митрофанович прихватил элегантную трость.

Чертёж они уничтожили ещё ночью: всё равно плох, толку никакого, одна морока. А вот цветную схему со статьёй зашили за подкладку плаща, предназначенного Андрею. Больше Сосновцеву и брать было с собой нечего, но Селивёрстов насобирал саквояж белья, полдюжины носовых платков, взял несколько сменных сорочек. Андрею тоже сунул в руки дорожную сумку:

– Негоже садиться в поезд с пустыми руками, внимание привлекает. Хоть полотенце туда положите, зубную щётку, бритву.

Андрей так и сделал.

В четверть восьмого они были на вокзале. Вокзальное здание – длинное, оштукатуренное и выбеленное, с высокими, закруглёнными кверху окнами. Второй этаж выглядел тремя надстройками – с торцов и посередине. Рядом тянулась череда каких-то служебных пристроек. Вывеска над входом гласила: «Станция Владимир Центральная». Перед зданием располагался неширокий перрон, потом начинались пути.

Селивёрстов предложил приехать пораньше с целью оглядеться – нет ли слежки, не будут ли крутиться поблизости подозрительные личности. Но, оказалось, сделать это на перроне не так просто. Несмотря на утреннее время, народу понаехало – тьма. Толпа отъезжающих колыхалась, гудела разноголосо. Кто-то стоял, чинно ожидая состава, другие прогуливались, выглядывали – не покажется ли паровоз? Все в дорожном платье, с небольшими баулами или дорожными сумками в руках. И через это столпотворение, с извечным своим «поберегись!», прокатывали тележки с чемоданами усатые, широкоплечие носильщики в фартуках.

– Да-с, тут нам некоторым образом не повезло, – прокомментировал обстановку штабс-капитан. По-видимому, он не ожидал такого количества желающих проехаться до Москвы. Где уж тут, в такой кутерьме уследить, преследует тебя кто или нет? Но всё равно напомнил Сосновцеву об осторожности. Мол, не забывайте, Андрей Павлович, смотреть по сторонам.

Сосновцев кивал согласно, но оглядывался не слишком активно. Обычный вокзал, за прошедшее столетие он, наверное, не так уж и изменился. Только что на путях сплошь паровозы, ни одного электровоза, да окружающая обстановка – наряды пассажиров, здания, вывески, написанные с «ять» – всё чуть-чуть напоминает кадры из фильма про старину. Вот уже год, как Сосновцев здесь живёт, но чувство это нет-нет, да появляется.