Лев

Он снова подаётся вперёд. Между нами меньше полуметра. А впечатление, будто он едва ли не поцеловать меня собирается. Так он смотрит.

— Нет-нет, — негромко произносит он. — Вы не поняли. Не вы — ненастоящая. А то, что вы стараетесь на себя нацепить. Всю эту холодность, серьёзность, независимость, невозмутимость.

— Я такая и есть.

— Нет, — на его губах играет лёгкая, едва заметная улыбка. А в глазах — будто искорки. — У вас соски торчат так, что через бюстгальтер видно.

Нервно бросаю быстрый взгляд на свою грудь, и едва не вспыхиваю.

Как-то автоматически прикрываю её рукой, и тут же ловлю себя на том, что это, должно быть, выглядит ужасно глупо. Нелепо. Жалко. Буквально заставляю себя убрать от груди руку, но поворачиваюсь ко Льву полубоком.

— Это не поможет, — произносит он. — Вы возбуждены. И это видно. По зрачкам, по позе, по тому, как вы ноги переплели.

Как он это увидел?! Ноги — под столом!

— Послушайте, — он вдруг протягивает руку и мягко накрывает мою ладонь своей. Смотрит в глаза.

Замерев, едва дышу. Ладонь у него большая и тёплая.

А у меня в груди сердце учащённо колотится.

— Почему вы не убираете руку? — тихо и как-то вкрадчиво спрашивает он, продолжая сверлить меня взглядом.

— Что? — выдавливаю из себя я.

— Я спросил: почему вы не убираете руку.

Медленно и тактично выскальзываю ладонью из-под его ладони. Получается какое-то интимное поглаживание, которого я не хотела. Щёки пылают…

Он тихо усмехается и затем, выпрямившись, расслабленно откидывается на спинку стула.

— Олеся, — чуть прищурив глаза, произносит он едва слышно. — Скажите матерное слово. Любое.

— Зачем?

— Просто скажите. Любое.

— Я не хочу, — покачав головой, отвечаю я.

— Скажите, — настаивает он. — Можно негромко.

— Зачем? — не понимаю я. — Что это даст?

— Просто скажите. Любое.

Нервно облизываю губы. Торопливо, но стараясь сделать так, чтобы это не было заметно, оглядываюсь.

Смотрю ему в глаза.

— Зачем?

Вздыхаю.

Молчит. Чуть улыбается. Его забавляет моя растерянность?

— Скажите зачем.

Молчит. Ждёт. Пристально, изучающе смотрит в глаза.

Пожимаю плечами, взяв бокал, делаю глоток. Смотрю в сторону. Вино действительно вкусное. Только вот рука у меня чуть дрожит.

— Жёстко вы себя угнетаете, — произносит он. — Я так понимаю: это давняя привычка. Впрочем, тем интереснее.

— Я для вас что, — вспыхиваю я, — мышка какая-то лабораторная?

— О нет, — качает головой он, и я вижу искренность в его глазах. — Но очень хочется, откуда в вас это и зачем это вам.

— Вы долго будете загадками разговаривать? — начинаю чуть раздражаться.

— Матерное слово. Одно. Любое.

— Хуй, — не выдерживаю я. Прищурившись, с вызовом смотрю ему в глаза. — Довольны? — добавляю я.

— Да, — невозмвутимо отвечает он. — Вполне. Теперь вопрос. Почему "хуй"?

Закатываю глаза. Ну что за бред?

— Лев, вам делать нечего, что ли?

— Почему именно "хуй"? Почему не "пизда", не "блядь", не что-нибудь другое?

— Просто пришло на ум, — пожав плечами, отвечаю я.

Раздражаюсь всё больше. Он специально это делает? Он сейчас добъётся того, что я встану и снова уйду.

— Олеся, — вы думаете я на вас нападаю? — вполне дружелюбно спрашивает он.

— Нет, но я не понимаю, зачем это идиотский разговор…

— Он не идиотский, — совершенно серьёзно возражает он. — Скажите, у вас дома есть вибратор?

Секунды две, молча охреневая, смотрю ему в глаза.

— Я сейчас встану, — сглотнув, строго произношу я, — и уйду.

— Есть, — щурит глаза он, и улыбается.

Быстро встаю, но он тут же хватает меня за руку. Не больно, но крепко. За запястье.

— Сядьте, — спокойно произносит он. — Я готов принести извинения, но прежде, хочу, чтобы вы меня выслушали. Поверьте, спустя какое-то время вы будете мне благодарны.

Замерев, раздумываю. Сердце колотится бешено просто. Вздохнув, опускаюсь на стул и в этом момент Лев выпускает мою руку. Нервно делаю глоток вина и поставив бокал на стол, смотрю Льву в глаза.

— Я вас слушаю.

— Олесь, вы когда-нибудь видели сексуально возбуждённую женщину?

— Я на такие вещи не…

Он поднимает ладонь, и я осекаюсь.

— Понятно, — говорит он. — А хотите увидеть?

— Нет, — морщусь я. — Зачем мне это?

— Если посмотрите в зеркало — увидите. Олеся, зачем вы себя насилуете? В угоду чему? Вы думаете, я осуждаю то, что вы завелись?

— Я не завелась, — резко отвечаю я. — Вам кажется.

— Да нет, — мягко усмехается он. — Мне вовсе не кажется. У меня глаз намётан. Впрочем, в данном случае этом нет необходимости. Потому что вы так сильно возбуждены, что даже полуслепому идиоту это было бы заметно.

— Чего вы добиваетесь? — хмурюсь я.

Он вздыхает.

— Я же сказал, Олеся. Откровенности. Просто хочу видеть перед собой настоящую вас. Дай, ей, пожалуйста, немного свободы.

Сглатываю.

— Зачем? — ловлю себя на том, что мой голос прозвучал хрипловато. Чуть откашливаюсь.

— Затем, — пристально гляда мне в глаза, негромко, бархатно как-то, произносит он, — что я вас очень хочу. Если бы вы знали, как сильно, вы бы возбудились ещё сильнее.