Лев Гумилев

Изложение русской истории Гумилёв начинал достаточно традиционно, опираясь на «Повесть временных лет» в интерпретации академиков А. А. Шахматова и Д. С. Лихачева. Хронологически начальная история Руси, согласно данной концепции, сопрягалась с расселением древних славян в Восточной Европе и на Балканах. Что было до того — такой вопрос даже не ставился, хотя всем прекрасно было известно, что прапредки славян, как и других индоевропейских народов, некогда имели общую прародину и существовали в составе нерасчлененной этнолингвистической и социокультурной целостности. Что она из себя представляла, где территориально располагалась, в течение каких временных сроков распадалась, каковы были конкретные пути древнейших арийских миграций — эти и другие им подобные вопросы оставались за пределами интересов и изысканий Льва Николаевича.

Очень трудно также согласиться и с его трактовкой происхождения русского этноса, чье название якобы идет от имени германского племени русов (они же росы, рушены, руги, рузы ), соседствовавших со славянами. (Этих «германорусов » можно считать также скандинавами, поскольку сканди­навские языки являются разновидностью германских.) Такой подход мало чем отличается от позиций приверженцев «нор­маннской теории», например Н. М. Карамзина (1766—1826), считавшего древних русов шведами. В действительности эт­ноним русы (русские ) восходит к языку нерасчлененной арийской этнолингвистической общности и созвучен с точно такими же словами в санскрите, где они означают понятия «светлый» и «ясный»: отсюда восходящее в древнеарийской лексике и современное слово «русый» (то есть «светлый»), перенесенное на оттенок волос, наиболее характерный для русского народа.

Арийские племена, мигрировавшие в древнюю эпоху по просторам Евразии, оставили повсюду топонимические сле­ды своего пребывания в виде названия поселений, рек, озер, урочищ и т. п. Топонимы и гидронимы с корнем «рус» («руз», «рос» и др.) разбросаны повсюду — от Северного Ледовитого океана до Индийского и от Атлантического до Тихого (в обилии встречаются они, к примеру, на Аравийском полуострове). В этом смысле название старинного подмосковного городка Руза, расположенного на берегах одноименной речки, восходит к наидревнейшей эпохе общеиндоевропейского языкового и этнического единства, обусловлено древнеарийскими миграциями и не имеет отношения ни к каким «шведам» (вариант – «балтам»).

Миграционную же картину, нарисованную Гумилёвым, лично я отношу не к изначальному , а к некоторому промежуточному периоду этногенеза, которому предшествовала эпоха единой этнолингвистической и социокультурной целостности, о которой еще в Библии говорится: «На всей земле был один язык и одно наречие» (Быт. 11, 1). Вообще же по проблеме древних миграций Лев Николаевич высказался однажды кратко, просто и недвусмысленно: «Все народы когда-то откуда-то пришли <…>» В этой лапидарной фразе, по-видимому, и кроется истина…

Гумилёв, как никто другой, досконально и насколько возможно глубоко проанализировал контакты на территории нынешней России славян и других древних этносов, в особенности готов, гуннов, балтов, утро-финнов, хазар, булгар, половцев, других кочевых и оседлых народов — вплоть до появления на просторах Восточной Европы татаро-монголов. Эти вопросы ученый затрагивал почти во всех своих трудах. Своеобразным итогом многолетних размышлений и изысканий стала книга «Древняя Русь и Великая степь» (М., 1989) с предисловием академика Д. С. Лихачева, где говорилось:

«На представленных страницах Л. Н. Гумилёв предлагает своим читателям увлекательный (как всегда, у него) опыт реконструкции русской истории IX—XIV вв. Это именно реконструкция, где многое раскрывается благодаря воображению ученого. Такой опыт реконструкции, даже не будучи во всем достоверен, имеет все права на существование. Если идти вслед за бедными источниками, посвященными этому времени, устанавливать только то, что может быть установлено с полной достоверностью, то все равно мы не гарантированы от недопонимания истории, ибо историческая жизнь несомненно богаче, чем это можно представить только по источникам. И все-таки любое, самое строгое, следование за источниками невозможно без элементов реконструкции. У Л. Н. Гумилёва элементов реконструкции больше, чем у других историков, стремящихся к "усредненности" выводов, но в этом и преимущества Л. Н. Гумилёва. Он обладает воображением не только ученого, но и художника. <…>