Лев и меч, или Блеск и нищета российского гарибальдийца

Но к своему удивлению, супруги захваченные вихрем балов и раутов, в один прекрасный день обнаружили, что табачное приданое имеет свойство развеиваться, как дым сигарет, на которых оно было сколочено. Пришлось вспомнить о родовом имении Ильи Ивановича, затерявшемся на юго-востоке империи в Харьковской губернии «очень глухого» Купянского уезда. «Некоторые из тамошних жителей уверяли, будто, дойдя до их уезда, почта не шла уже дальше: некуда было. Не то, чтобы свет кончался за этим уездом: но за ним начинался такой свет, с которым почте ровно нечего было и делать». Одно утешение – климат там мягче и теплее, чем на сквозняках Финского залива.

Ваня и Лев, были оставлены на учебу в Петербурге, а Илья Иванович с их младшей сестрой, матерью, своим братом Дмитрием Ивановичем и теткой жены отбыл на тучные малоросские хлеба и свежее сало в Ивановку.

Деревня с ее благодатным воздухом, свежими, продуктами и мягким климатом подействовала на супругов так, что вскоре у них родился сын, названный Николаем, верно и бесспорно, в честь достославного Спотаря Милешту. Супруги решили, что сие – достойный финал в деле продолжения рода и долг свой перед предками они выполнили. Но Бог распорядился по-своему, и 3 мая 1845 года послал им еще одного мальчика, названного теперь уж, когда весь арсенал имен предков был исчерпан, в честь отца, Ильей. Он-то и принесет роду Мечниковых наибольшую – всемирную славу.

Так пролетели четыре года. Старый дом окончательно пришел в упадок. И решено было возводить новый, на другом конце Ивановки, именовавшемся Панасовкой. А кто строители? Конечно, свои крепостные селяне, иными словами, рабы. Отношение к ним со стороны хозяев вполне сносное, если не считать, что девок за иную провинность таскали за косы и били по щекам, сама Эмилия Львовна не гнушалась собственноручно приложиться; и Дмитрий Иванович случалось угощал лакея Петрушку зуботычиной за беспросветное пьянство.

Когда Лев видел эти сценки отсталого крепостничества, его трясло. Табунщик Матюха в ярких казацких шароварах или косарь – косая сажень в плечах – был ему ближе его петербургских кузенов, а им вдруг надавали по физиономии, будто какой сволочи. Тяжела на руку была его мать, Эмилия Львовна. Будь у кого-нибудь из ее сыновей дар И. С. Тургенева, «Муму» в русской литературе прибавилось бы. Лева воспринимал рукоприкладство родительницы по отношению к прислуге как личное оскорбление и жестоко страдал оттого, что не может восстановить справедливость.

Старшенькие Ваня, а за ним, в 1850 году, и Лев поступили в Училище правоведения в Северной Пальмире, по которой неизлечимо тосковали их родители, как тоскуют люди по молодости. Но в Училище Лев проучился недолго. Зимой 1851 года пришла весть от доктора, что у Льва началось воспаление тазобедренного сустава – коксит, и надо срочно забирать его из Петербурга. Климат при воспалении костей там опасен. Как видно, не только А. С. Пушкин имел все основания сказать: «Но вреден Север для меня».

Дядя Дмитрий Иванович, обрядившись в медвежью шубу, безотлагательно отправился на перекладных за больным племянником.

Костыли мальчик скоро оставит в Панасовке насовсем, но хромота не оставит его до конца дней. Панасовка – не Петербург – станет для него алма матер. Сюда был приглашен учителем студент-медик по фамилии Ходунов, так как Лев по состоянию здоровья больше не мог учиться в Петербурге. Ходунов проникся к одаренному мальчику и стал вкладывать в занятия с ним не только знания, но и душу. Он мог часами слушать, как тот вдохновенно читал ему «Вечера на хуторе близ Диканьки». Водил в походы по окрестным местам, жег с ним костры на Осколе, пояснял, где какая трава, в чем ее свойства, где какая птица или зверь водятся. Но ученик был рассеян, казалось, его более занимала топография края, чем биология. И он вообще очень сильно разбрасывался: то хватался за рисование, то за анатомию, то за какой-нибудь иностранный язык, то вдруг его поглощала математика. Другое дело, его младший брат восьмилетний Илюша. Он выучил назубок все, что касалось панасовской флоры и фауны, а когда родители брали его с собой в достославный город Харьков, на все карманные деньги накупал книг по естественным наукам. Лева же естествознанию предпочитал упоительные повести Николая Гоголя: тем паче, до Диканьки, бишь, Яресек, где родился загадочный сочинитель, от Панасовки рукой подать! А ходуновские уроки будущему гарибальдийцу, выходит, пошли не на пользу, а на шалость. Изучив дороги, он бежал в Валахию. Да задержали его, как шведа,– под Полтавой и привезли на телеге в Купянск…