Лев Майсура

Судьба франко-майсурского военного договора висела на волоске. Чувствуя это, д’Оффлиз пошел на компромисс:

— Поверьте слову дворянина, ваше величество! Я в самом деле не могу пойти с вами на Малабар. Но я готов дать вам часть своих европейских сил.

На том и порешили. Страшная угроза нависла над малабарскими владениями Типу. До франков ли тут, когда можно потерять драгоценнейшую жемчужину майсурской державы!

* * *

По всему майсурскому лагерю пели боевые трубы, гудели погруженные на арбы и верблюдов наккары. Морем колыхалась масса войск. Над кушунами и рисалами реяли знамена и значки.

Совары Хамида были готовы к нелегкому маршу на Малабар. Заливисто ржали отдохнувшие кони. Оседланный буланый Садыка плясал вокруг хозяина, грыз удила и косил глазом на идущие мимо обозы. Придерживая коня за повод, Садык крепко хлопал его по крутой шее.

— Пора бы и в дорогу, Хамид-сахиб! — хмурился он.

Джукдар осматривал копыта своего коня. Зажав переднюю его ногу между коленями, он острым ножом срезал заусенцы, молоточком подбивал гвозди.

— Гляди, Садык, — дорога дальняя. Мы пойдем впереди конных отрядов Лютф Али Бега, а это не человек, а сам шайтан. Проверь, ладно ли с тороками, в порядке ли сбруя и седло. Огляди коня...

— Все давно проверено! — нетерпеливо отвечал Садык. — Конь у меня сыт и здоров. А сабля...

Молодой совар вырвал саблю из ножен, и со свистом описал ею сверкающий круг над головой. Джукдар выпрямился.

— Эй, Садык! Не горячись! В битве не обойтись совару без доброго коня и острой сабли. Но еще нужней ему холодная голова и мудрая отвага...

Подскакал со свитой сипахдар Лютф Али Бег, круто осадил коня:

— Готов, Хамид?

— Готов, — отвечал тот, расправляя бороду.

— Тогда выступаем!

Лютф Али Бег энергично махнул рукой и тронул коня. Совары птицами взлетели в седла. Конная лавина покатилась по пыльной дороге на запад.

Тронулись следом и пехотные кушуны. Сипаи шагали весело, с песнями. Долгие и трудные переходы были им не в новинку; а мушкеты еще не успели оттянуть плеч. Там, за синими грядами Восточных Гат, была их родина.

Долгая война сильно разорила страну, по которой шла майсурская армия. Далекая восточная окраина Майсура, не защищенная горами, была истоптана конницей и пехотой. И оттого окрестные поля заросли бурьяном. Посреди полей торчали кривые рогатки колодцев. Редко можно было услышать окрики погонщиков и мычание быков, что вытягивают из колодцев тяжелые бадьи. Лишь кое-где по делянкам с тихим журчанием растекалась вода...

Придорожные деревни стояли полупустые. На глиняных оградах и башнях многих селений не было видно стражей, высматривающих бродячие банды, от которых крестьяне всем миром отбиваются камнями, копьями и стрелами. Крыши домов в таких селениях просели, стены потрескались. Некому было подправить размытые дождями желто-белые полосы на домах брахманов. Под сенью баньянов у околиц, где обычно по вечерам бывает шумно и людно, виднелись одни старики, а сучья и листья баньянов были ободраны махаутами на корм слонам.

Без хозяйского догляда, пригорюнясь, стояли манговые сады. На деревьях уже наливались желто-зеленые плоды. Среди ветвей исступленно распевали любовные песни коили[113], но дети не передразнивали их, как бывало, на все голоса...

У околицы одной такой полузаброшенной деревни по ступицу увязла в канаве большая пушка. Пушкари кликнули на подмогу шедших мимо сипаев. Те не заставили себя упрашивать. Облепив пушку, попробовали было сдвинуть ее с места, но безуспешно.

— Обождите-ка, братья! — остановил их молодой плечистый сипай. — Так вам не справиться...

Притащив из ближайшего двора толстенную жердь, которая служила когда-то потолочной балкой, сипай подсунул ее под ступицу и, крякнув, надавил плечом. Колесо с чавканьем вылезло из канавы. Быки дернули. Дружно ухнув, сипаи подтолкнули пушку, и она покатилась по дороге...

Восхищенные сипаи обступили силача, принялись хлопать его по плечам и спине.

— Молодец, Сагуна! Вот бы тебе пойти в джетти. Перед тобой не устоял бы сам Венкатраман. Который год никто не может побить его в Шрирангапаттинаме.

А у Сагуны был понурый вид. Поникли даже молодецкие черные усы. Он молча вскинул на плечо мушкет.

— Да брось ты грустить, Сагуна! — уговаривали товарищи. — Может, все обойдется...

— Где там обойдется, — отвечал тот. — Мать у меня — старуха. Дочка — несмышленыш. В Беднуре их некому защитить. А ангрезы — что лютые тигры...

— Неужто взят Беднур?

— Разное толкуют, — угрюмо отвечал тот. — Эх! Если случится что с моими, не жди тогда ангрезы пощады!

Сипаи двинулись дальше. Все они были босиком — незачем зря разбивать сандалии. В Беднуре и других западных городах и селах Майсура остались родные и дети не только у Сагуны. Сипаи — вчерашние пахари и ремесленники — не очень разбирались в планах Типу Султана, но они сердцем чувствовали, что надо спешить на выручку далекому Беднуру. Отвлекаясь от своих дум и опасений, они с сожалением оглядывались на полузаброшенную запустелую деревню.

— Гляди, ограды обвалились...

— Скотины — словно и не было.

— А манго сколько!

— Что с него толку? Есть-то некому...