Лев мисс Мэри

Я ответил, что все это совершеннейшая правда и что долг бваны Егеря, а на этот период времени и мой, убить любого льва, если тот убивает коров, ослов, овец, коз или людей. И мы всегда будем так поступать. Религия мемсаиб требует, чтобы она убила этого конкретного льва до рождения младенца Иисуса. Мы приехали из далекой страны, принадлежим к племени, которое ее населяет, и это необходимо. Так что вождь увидит шкуру этого льва до дня рождения младенца Иисуса.

Мы обменялись рукопожатиями, и они ушли. Я немного волновался из-за временного фактора, потому что Рождество приближалось. Но лев не мог не спуститься на равнину, учитывая количество дичи, которая паслась там, и иногда приходилось идти на риск. Нельзя стать успешным пророком, не делая пророчеств. Я задался вопросом, многие ли масаи знают о шраме на лапе льва. Как и всегда, после завершения разговора меня несколько ошарашило собственное красноречие, и я испытывал привычную подавленность из-за взятых обязательств...

Язычники нашего лагеря полагали, что племенная религия мисс Мэри относится к очень суровым религиям, поскольку она включала охоту на геренуков при невыносимых условиях, убийство нехорошего льва и поклонение дереву, сок которого (мисс Мэри, к счастью, этого не знала) возбуждал масаи и доводил до неистовства перед сражением и охотой на львов. У меня нет уверенности, что Кейти знал о таком вот свойстве выбранного мисс Мэри рождественского дерева, но примерно пятеро из нас знали и хранили этот секрет.

Они не верили, что лев — часть рождественского ритуала мисс Мэри, потому что составляли ей компанию уже три месяца, в течение которых Мэри искала большого льва. Но Нгуи выдвинул версию, что, возможно, мисс Мэри должна убить большого черногривого льва перед Рождеством, а поскольку она слишком маленькая, чтобы увидеть его в высокой траве, вот и начала поиски так рано. Принялась искать льва еще в сентябре, чтобы убить его в конце года или когда там родился младенец Христос. Точно дату его рождения Нгуи не знал, но случилось это до другого великого праздника — рождения Года, который всегда был выходным днем.

Дикий лев, лев-мародер и лев, позирующий перед туристскими фотокамерами в национальных заповедниках, отличаются друг от друга так же разительно, как старый гризли, который будет идти следом по вашей линии капканов, ломать их, срывать крыши с ваших шалашей, пожирать ваши запасы и при этом ни разу не попадется вам на глаза, отличается от медведей, выходящих фотографироваться на дорогу в Йеллоустоунском национальном парке. Правда, и в заповедниках каждый год медведи нападают на людей, и туристы, если не остаются в автомобилях, могут нажить себе кучу неприятностей. Порой им достается, даже когда они не выходят из автомобиля, а некоторые медведи становятся действительно опасными, и их приходится убивать.

Львы, живущие в заповедниках и привыкшие к тому, что их кормят и фотографируют, иногда выходят за пределы территории, где их охраняют, и, не приученные бояться человека, легко попадают на мушку новоиспеченным стрелкам и их женам, находящимся, как правило, под присмотром какого-нибудь профессионального охотника. Но в нашу задачу не входило критиковать других за то, как они убивали или собирались убивать львов. От нас требовалось выследить самим и помочь мисс Мэри выследить и убить умного, опасного льва, на которого велась охота не один год, и притом сделать это так, чтобы не нарушить если не заповеди нашей религии, то определенные этические нормы. Уже много дней мисс Мэри охотилась в соответствии с этими нормами. Очень суровыми нормами, и Чейро, который любил мисс Мэри, они выводили из себя. Его трижды калечил леопард, когда что-то шло не так, и он полагал, что я заставляю мисс Мэри придерживаться очень уж строгих и отчасти смертельно опасных этических стандартов. Но не я их выдумал. Я научился им у Бати, а тот хотел, чтобы и его последняя охота на льва в последнем сафари прошла так же, как в былые времена, когда «эти проклятые автомобили», как он их называл, еще не извратили и не упростили охоту на опасных животных.

Лев этот дважды ускользал от нас, и в обоих случаях я мог без особого труда убить его, но не убил, потому что он принадлежал Мэри. В последний раз ошибку допустил Батя. Ему так хотелось помочь Мэри убить льва до своего отъезда, что он ошибся, как это порой случается, когда очень уж сильно чего-то хочешь.

Потом, уже вечером, мы сидели у костра, и Батя курил трубку, а Мэри записывала что-то в дневник, которому доверяла все, чем не хотела делиться с нами: головные боли, разочарования, то новое, что ей довелось узнать и чем не хотелось хвастаться в разговорах, победы, которые озвученными могли лишь потускнеть. Она писала в палатке-столовой при свете газовой лампы, а Батя и я сидели у костра в пижамах, халатах и противомоскитных сапогах.

— Это чертовски смышленый лев, — заметил Батя. — Будь Мэри чуть выше ростом — сегодня он не ушел бы от нас. Но я сам виноват.

Мы оба знали о его ошибке, но избегали говорить о ней.