Лев с ножом в сердце

Мы шумно расселись. Ира бросила шляпу на спинку соседнего стула, тряхнула головой, поправив локоны. Митрич, не спрашивая, принес коньяк и ликер.

— От меня, — сказал.

— Посиди с нами, — попросила Ира. Бармен, оглянувшись на рабочее место, сел.

— За встречу! — сказала Ирина, поднимая рюмку с ликером.

— Глазам не верю, — снова повторил Митрич, поедая ее жадным взглядом.

Мне показалось, что он слегка повредился в уме от радости.

— Я тоже, — вздохнула мама Ира. — Тут все так изменилось… Иду по городу и ничего не узнаю. Как там… наши?

— Кто как, — вздохнул Митрич. — Витька Чумаров убился, упал с балкона. Всякое говорили[О связанной с этим детективной истории читайте в романе Инны Бачинской «Лучшие уходят первыми», издательство «Эксмо».]. Ленка Злотник в Америке, четверо детей и внуки. Севка Штерн попал под машину, пьяный, давно уже… Или это при тебе еще? — Мама Ира пожала плечами — не помню. — Пашка Рыдаев — адвокат, миллионер, — продолжал Митрич. — Забегает иногда по старой памяти. Ну, кто еще? Лека спился, похоронили, лет десять уже будет. Помнишь, как он бегал за тобой? За тобой все бегали! Шурик Коротков погиб в Афгане, а его мать жива. Остальных вроде и не видел ни разу. Я тогда чуть в колонию не загремел, батя едва отмазал. Мы были шустрые ребятишки, вспомнить приятно. Сейчас молодежь уже не та… — В голосе его послышались ностальгические нотки. — Компьютеры, интернеты, мобильники… А как ты, Иренок? Смотрю на тебя — совсем не изменилась. Еще лучше стала. Ты самая красивая девчонка у нас была, а отчаянная, не приведи господь! Ирка…

— Была… — Она скромно пожала плечами — была, мол, да укатали сивку крутые горки. После ликера в глазах черти запрыгали, скулы вспыхнули румянцем, светлые локоны растрепались.

— Какая ты стала… — Митрич смотрел на Иру так же, как и Миша, молодой ее муж, сидевший сейчас дома с Катькой, — словно ожидал чуда. И Аспарагус, и Бородатый Малютка тоже смотрели, будто ожидали чуда…

Мы прикончили коньяк и ликер, Митрич принес шампанское. Он все время прибегал нас проведать, стоял минуту-другую, не присаживаясь, пожирая Иру глазами, и убегал. Бородатый Малютка сыпал незатейливыми анекдотами. Мама Ира хохотала до слез.

— Сашка изменился, — сказала мама Ира, глядя бармену вслед.

— Сашка? — удивилась я. — А почему Митрич?

— Фамилия Дмитричев, — ответила она. — Хороший был мальчик, — глаза ее затуманились. — С ума сходил, а я — ноль внимания. Говорят, опасно возвращаться…

— Почему? — спросила я, пьяная не столько от шампанского, сколько от беззаботной атмосферы бара и встречи, которая возбуждала во мне странные чувства сожаления, умиления и, как ни странно, облегчения. Оттого, что Митрич знал Иру, она словно стала реальнее — у нее было прошлое, в котором cуществовал юный Митрич, томимый первой любовью, были и другие, кто ее помнил и… любил. Мой отец, например…

— Привидения, — коротко ответила Ира и сделала рожки, приставив указательные пальцы к вискам: — У-у-у! Выскакивают, где их и не ждали, из-за угла…

Бедный Йоханн Аспарагус наклюкался от огорчения, ревнуя Иру к разбитному Леше Добродееву. Сидел, набычившись, молчал, наливался обидой — куда ему тягаться с ловким болтливым Бородатым Малюткой! А тот оказался неутомим — сочинял экспромты в честь прекрасной дамы, бездарные, как и все его стихи, но смешные.

Митрич прискакал в очередной раз и протянул Ире гитару.

— Сашенька! — рассмеялась она и замахала руками. — И не проси! Все забыла.

— Ирушка! — Митрич рухнул на одно колено. — Пожалуйста. «Солнышко лесное!»

— Просим! — обрадовался Малютка. Захлопал.

— Пожалуйста, Ирочка, — кашлянув, произнес Аспарагус. — Пожалуйста.

Ира погладила Митрича по щеке, взяла у него гитару.

— Сюда! — бармен схватил ее за руку, увлекая за собой. Ира поднялась на подиум. Небольшой зал был уже полон, негромко гудел. Митрич вскарабкался следом, постучал пальцем по микрофону, призывая к тишине, и объявил: — А сейчас наша дорогая гостья споет для нас. Давай, Иренок! — подбодрил он ее и тяжело спрыгнул вниз.

Мама Ира стояла прочно, расставив крепкие длинные ноги в туфлях на высоких каблуках, в красном свете прожектора, с выражением дерзкой радости на лице. Отбросила назад растрепавшиеся локоны, улыбнулась, тронула струны и сказала бархатно, нараспев:

Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны…

Сентиментальный Митрич рыдал, не таясь, и утирался клетчатым полотенцем.

Милая моя, солнышко лесное,
Где, в каких краях встретишься со мною, —

пела Ира.

А в углу бара разыгрывался свой спектакль. Там сидели двое, пили водку.

— Знаешь, Павлик, — говорил Юра, — сколько я не сидел вот так? Лет десять, а то и больше. Дом, работа, дом, работа… Я и забыл, что такое бывает. Да и не с кем, если честно. Спасибо, что вытащил!

— На здоровье, — отвечал Павел Максимов, разливая водку.