Лев с ножом в сердце

Он говорил легко, шутя, бегло поглядывая на нее, но Иллария чувствовала, что слова его не шутка. Ей пришло в голову, что Кирилл, в отличие от трусоватого «юридического советника» Дяди Бена, может дать дельный совет, без истерик и излишнего морализаторства. С ним можно даже обсудить… скажем, конкурс красоты, устраиваемый «редкой сволочью» Онопко…

— Нам хорошо везде, — повторил Кирилл, глядя на нее в упор, и глаза его снова сделались почти черными. Он обошел длинный стол, держа руки в стороны — в одной нож, в другой — тарелка, кухонное полотенце на плече. Растрепанный, гибкий, рыжий… Иллария, сидевшая на высоком табурете, подалась вперед, и он прижался к ней. Уронил на пол тарелку. Та с грохотом разлетелась. Они целовались, и Иллария чувствовала, как волна желания снова накрывает ее…

…Утром Кирилл отвез ее домой. Он предложил сразу на работу, но Иллария сказала, что привыкла пользоваться только своей зубной щеткой, да и переодеться нужно — кто-то оторвал пуговицы на ее блузке…

Он не поднялся с ней в квартиру, сказал: «Я тебе и так уже надоел». — «А я тебе?» — спросила она. «И ты мне, — ответил он нахально. — Еще как…»

Ее собственная квартира показалась ей блеклой после хором Кирилла. Она сбросила одежду прямо в коридоре, побрела в ванную. Открыла краны и замерла, забыв, зачем пришла. Рассматривала себя с любопытством и отстраненно, словно его глазами. Потом долго стояла под струями теплой воды, улыбаясь. Затем завернулась в полотенце. Оставляя мокрые следы, отправилась в кухню. Сварила кофе. Выпила и почувствовала, что валится с ног. «Семь бед, один ответ», — подумала она и отправилась звонить Нюсе. Соврала, что неважно себя чувствует, простыла, кажется. Нюся сказала: «Конечно, Иллария Владимировна, оставайтесь дома, художника я отправлю, пусть приходит завтра. Вы ведь завтра…» — она замолчала вопросительно. «Приду, — ответила Иллария, — конечно — приду». — «Отдыхайте, — сказала на прощанье Нюся, — поправляйтесь», и ее голос был слаще меда. Догадалась?

«Неужели я влюбилась? — подумала Иллария, проваливаясь в сон. — Неужели? Какая глупость…»

Глава 16 Тени прошлого. Дебют

Наверное, не стоит даже говорить, что в баре я была впервые в жизни. Никто никогда не приглашал меня туда. В моем представлении бар был чем-то средним между домом терпимости и дискотекой, где плавает сигаретный дым, орут и дерутся упившиеся клиенты, визжат полураздетые женщины. Мое представление о подобных местах было почерпнуто в основном из американских фильмов.

Злачное заведение, куда мы отправились, называлось «Тутси» и оказалось не похоже на бар из американских фильмов. Это был небольшой, столиков на десять, зал, напоминавший аквариум, с пестрой коллекцией бутылок и неторопливо плавающей за стойкой рыбой-барменом с круглыми, очень светлыми глазами. В конце зала помещался невысокий подиум. На стенах висели городские пейзажи работы местных художников — акварели и масло; фотографии местных и заезжих знаменитостей в обнимку со снулой рыбой-барменом и с размашистыми автографами. Здесь царил полумрак, не позволяющий рассмотреть лица посетителей, что меня подбодрило. Едва слышное бормотание джаза создавало фон и настрой.

Бородатый Малютка, друживший со всем городом, подскочил к бармену и закричал по своему обыкновению:

— Привет, Митрич! Как мама?

— Леша! — обрадовался бармен, улыбаясь до ушей. Это был средних лет мужик, лысый, толстый, в отличие от своих традиционно тощих и жилистых коллег, с круглыми светлыми глазами, о чем уже упоминалось. — Ничего, получше. Давненько тебя не видел. Сам как?

— Нормально, — ответил Добродеев. — Это мои друзья. Ирочка, — он положил руку на плечо мамы Иры, что тут же отметил Йоханн, кашлянув неодобрительно. После чего Бородатый Малютка руку убрал. — Лизочка, моя коллега по «Елисейским полям», талантливая девочка. Мой старинный собрат-журналист — Йоханн Аспарагус.

Митрич (странное имя для бармена!) кивал, улыбаясь, сонные глаза оживились. Мама Ира царственным жестом поправила шляпу. Митрич вгляделся и вдруг произнес растерянно:

— Ирка, ты?! Иренок!

— Здравствуй, Митрич, — ответила она, и в голосе ее зазвучали опасные виолончельные вибрации. — Здравствуй, родной!

Бармен выбрался из-за стойки, распахнул объятия. Был он на полголовы ниже Ирины, и ей пришлось нагнуться. Он расцеловал ее в обе щеки, бормоча при этом:

— Ирка, глазам своим не верю… откуда? Ирка… надо же! Какими судьбами?

— Вернулась, как видишь, — отвечала она. — Соскучилась.

— Где ты? — вопрошал Митрич, промокая слезы салфеткой. — Надолго? Ты пропала тогда… никто ничего не знал толком. Я даже к тетке твоей заходил…

Ира рассмеялась серебристым смехом.

— А я удрала от нее!

— Ты от всех удрала! Ну, Ирка! Видела уже кого-нибудь из наших?

— Пока нет, — ответила Ира. — Митрич, родненький, мы сядем, а ты подгребай, и дернем за встречу. Лады?

Митрич, забывший о нас, повел диковатым взглядом, опомнился.

— Сюда! — он проворно двинулся в угол к свободному столику. — Прошу!