Лев Толстой: Бегство из рая

Не лучшим образом повела себя по отношению к старцу семья Толстого. Зная, что отец, бежав из дома, первым делом поехал в монастырь, Саша сделала всё для того, чтобы отец ничего не знал о приезде священника в Астапово. У нее было твердое оправдание: врачи не советовали беспокоить больного. На этом же основании и другие дети Л.Н., включая Сергея и Татьяну, находившиеся рядом с отцом, не настаивали на том, чтобы сообщить Л.Н. о приезде Варсонофия и телеграмме митрополита Антония. Но это оправдание видится весьма зыбким. В Крыму, когда Толстой находился g в предсмертном состоянии, известие о письме Антония, о котором сообщила ему жена, почему-то не вызвало у него остановки сердца. Зато мы твердо знаем, что думал Толстой о церкви в тот момент. Но мы ничего не знаем о его мыслях об этом перед настоящей смертью.

И это — печально…

На запасном пути

В книге «Уход Толстого» Чертков в качестве одного из главных аргументов в пользу завещания Толстого, по которому все права на распоряжение литературным наследием писателя фактически переходили одному В.Г., приводил тот факт, что единственным человеком, которого Л.Н. вызвал в Астапово, был именно он. Судя по запискам Саши и Маковицкого, это действительно так. Но всё-таки никакой телеграммы Толстого с вызовом Черткова не было. Телеграмма была от Саши со слов Толстого, вроде бы пожелавшего видеть Черткова. Но при этом сам Толстой продиктовал дочери телеграмму другого содержания. Две телеграммы были посланы дочерью одновременно в 10:30 утра 1 ноября.

Утром 1 ноября, пишет Маковицкий, Толстой почувствовал себя бодрее. Температура упала до 36,2°. «Л.Н. говорил, что ему лучше и что можно ехать дальше». Телеграмма Черткову, которую Толстой продиктовал Саше, была такая: «Вчера захворал. Пассажиры видели ослабевши шел поезда. Нынче лучше. Едем дальше. Примите меры. Известите. Николаев».

Из этой телеграммы никак нельзя сделать вывод, что Л.Н. вызывал Черткова в Астапово. Скорее наоборот. Толстой просил «милого друга» оставаться на месте и «принимать меры». Об этих «мерах» он писал Черткову из Шамордина: следить за состоянием и настроением С.А. и сообщать ему по пути его следования. Но вместе с этой телеграммой Саша отправила свою: «Вчера слезли Астапово. Сильный жар, забытье. Утром температура нормальная, теперь снова озноб. Ехать немыслимо. Выражал желание видеться вами. Фролова».

Вызов Толстым Черткова, если таковой и был, противоречил обещанию, которое Л.Н. дал своей жене письменно 14 июля 1910 года:

«…если ты не примешь этих моих условий доброй, мирной жизни, то я беру назад свое обещание не уезжать от тебя. Я уеду. Уеду наверное не к Ч. Даже поставлю непременным условием то, чтобы он не приезжал жить около меня, но уеду непременно, потому что дальше жить, как мы живем теперь, невозможно».

Конечно, то состояние, в котором находился Толстой и во время ухода, и в Астапове, не позволяет делать какие-то уверенные законченные выводы. Кроме одного: Толстой явно хотел видеть Черткова…

Вынужденная, под давлением жены, разлука с Чертковым и стала одной из главных причин этого ухода. Накануне, 26 октября, он написал В.Г. письмо, которое не оставляет в том никакого сомнения.

«Нынче в первый раз почувствовал с особенной ясностью — до грусти, — как мне недостает вас…

Есть целая область мыслей, чувств, которыми я ни с кем иным не могу так естественно делиться, зная, что я вполне понят, как с вами».

В письме к старшим детям из Астапова он писал: «Милые мои дети, Сережа и Таня, надеюсь и уверен, что вы не попрекнете меня за то, что я не призвал вас. Призвание вас одних без мама было бы великим огорчением для нее, а также и для других братьев. Вы оба поймете, что Чертков, которого я призвал, находится в исключительном по отношению ко мне положении. Он посвятил свою жизнь на служение тому делу, которому и я служил в последние 40 лет моей жизни. Дело это не столько мне дорого, сколько я признаю — ошибаюсь или нет — его важность для всех людей, и для вас в том числе».

Из этого письма можно лучше всего прочувствовать неразрешимость сложившегося в конце жизни Толстого семейного «треугольника». Перед смертью Л.Н. не зовет к себе никого из членов семьи, объясняя это нежеланием обидеть С.А. Но при этом он призывает к себе человека, чей приезд в Астапово является самым страшным ударом для жены. Потому что этот человек находится в исключительном положении.

В то же время внимательный взгляд заметит путаницу в цифрах, которая есть в письме. Он относит начало духовного переворота на десять лет раньше, чем было на самом деле. И вся логика письма (не зову вас, чтобы не обидеть мать, но зову Черткова) говорит, что Толстой тогда находился уже за пределами обычной земной реальности и думал совсем об ином.