«Лев Толстой очень любил детей...»

Хармсиана (в том числе апокрифическая) пришла ко мне в виде цитат — например, «Лев Толстой очень любил детей» или «…и уехал в Баден-Баден» — уже самостоятельные русские фразеологизмы. Я помню, что в разговорах (а где-то года с 1997 у меня был и интернет) фразы из «Веселых ребят» были в одном ряду с настоящим Хармсом — с его рассказами о Пушкине, который довольно-таки плохо умел сидеть на стуле или спотыкался об Гоголя. В Интернете «Веселых ребят» в свою очередь творчески развивали, например, была такая пародийная страничка с комментами русских писателей под неким постом, где Тургенев писал что-то вроде «Ja iz Baden-Badena, prostite za translit. Afftar zhzhot».

Как отдельный текст «Веселых ребят» я не читал, а узнал, что про Льва Толстого — это не Хармс, только когда занялся Национальным корпусом русского языка. Не помню, откуда мы брали тексты, но это была какая-то авторитетная библиотека в интернете. И там «Анекдоты из жизни Пушкина» включали и всю псевдохармсиану, датированную тоже 1930-ми годами. Однажды, около 2008 года, если не путаю, к нам пришло «сообщение об ошибке» — есть такая функция в Национальном корпусе: сообщить об опечатке, ошибке в разметке или другом «косяке». И там было сказано, что «Анекдоты» — не Хармс! Как не Хармс? Ведь «у Пушкина было четыре сына, и все идиоты» есть во всех собраниях сочинений Даниила Ивановича.

Оказалось, что в той интернет-библиотеке в одном файле были смешаны настоящие «Анекдоты» (кстати, сам Хармс писал это слово как «анегдоты», так «всегда выглядело в его написании») и «Веселые ребята». Мы отделили апокриф в отдельный файл и не стали его удалять из корпуса. Зачем? Мы поставили просто правильную дату, 1971–1972, и настоящих авторов — Доброхотову-Майкову и Пятницкого. Это же важнейший текст русской культуры, примеры из которого должны быть доступны исследователю русского языка.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

Лев Рубинштейн,

писатель

/выпуск филфака Московского государственного заочного педагогического института–1971/

Я эти рассказики читал очень давно, но они не произвели на меня никакого впечатления, так как я уже хорошо знал Хармса и очень его любил. Поэтому «вторичные» тексты показались мне ненужными.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

Илья Симановский,

соавтор книги «Венедикт Ерофеев: посторонний»

/выпуск МИФИ–2004/

Впервые я услышал эти анекдоты от старшей сестры или прочитал в одном из перестроечных журналов вроде «Юности» (или, может быть, на самиздатовских распечатках, которые у нас тоже валялись?). Это конец 1980-х или начало 1990-х годов, я был в младших классах. «Лев Толстой очень любил детей», «…и уехал в Баден-Баден», «однажды Пушкин переоделся Гоголем». Сестра и мама их цитировали. Примерно тогда же и теми же путями я узнал некоторые рассказы и пьески Хармса; особенно меня смешило «Мерзопакость, опять об Гоголя». Все это, разумеется, спутывалось в одного автора, а распуталось к первым курсам института, когда я купил трехтомник Хармса и тогда же узнал, что «Баден-Баден» — Хармс ненастоящий. Если раньше анекдоты меня смешили, то теперь я запрезирал их как грубую подделку. Я числил их чем-то вроде книжечек про Шерлока Холмса и Ната Пинкертона, которые ходили в начале 1990-х наряду с Конан Дойлем.

Поэтому, когда в начале 2000-х распространился томик Хармса, где эти анекдоты оказались в разделе «Приписывается Хармсу», я раздраженно втолковывал его обладателям, что это не Хармс и полное безобразие печатать это вместе с Хармсом. Морщился, когда младший брат однокурсника со смехом зачитывал оттуда именно «ложного Хармса» про «Достоевского, царство ему небесное». Мне это казалось дурным вкусом и оскорблением настоящего Хармса. Фамилий авторов я не знал, знал только, что они называются «Веселые ребята», и мне представлялось нечто вроде команды КВН.