Конечно же, я тут же встала и исправила его! Рассказала про то, что на самом деле их написали мой дедушка и бабушка Наташа.
Я считаю, что эта путаница с авторством — расширение идеи абсурдных историй, выход этой идеи за рамки литературного произведения. Теперь оно так: «Однажды Пятницкий переоделся Хармсом…»
•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••
Станислав Дединский.
Как они повлияли на российскую журналистику
В 1998 году в московских книжных магазинах все еще можно было приобрести последние номера журнала «Столица», выпуск которого внезапно прекратился издательским домом «Коммерсант» в конце 1997-го. Издание, основанное в 1990-м как общественно-политический еженедельник, в середине десятилетия перешло из рук его основателя Андрея Мальгина к новому собственнику, который поменял его полностью. От обличительного перестроечного пафоса и злободневной публицистики в обновленном журнале не осталось и следа: под руководством нового главного редактора Сергея Мостовщикова появилось нечто доселе невиданное в российской журналистике.
Невиданное, но благодаря своей интонации хорошо знакомое именно почитателям «Веселых ребят».
«И еще был такой случай в истории гражданской авиации. Одному мальчику однажды ударили по голове железнодорожной шпалой. До этого момента он очень хотел стать летчиком. А потом, конечно, с головой ушел в медицину…» Или: «Тут на днях меня спросили: “Товарищ! Вот журнал ваш, «Столица», он на какой сегмент рынка рассчитан?” Я, конечно, перепугался. Я вообще опасаюсь таких вопросов. Бог его знает, что люди имеют в виду. А выглядеть глупо тоже вроде как неудобно. Ответил на всякий случай уклончиво: “Думаю, вы совершенно правы. Хотя я сам придерживаюсь противоположной точки зрения”» — так начинались «типичные» вступительные письма главного редактора, которые с первой страницы задавали тон всему журналу: темам, форме подачи материала и стилю его авторов. А в их числе были Валерий Панюшкин, Андрей Колесников, Дуня Смирнова, Катя Метелица, Александр Никонов, Рустам Арифджанов и другие…
Формально «Столица» являлась московским городским журналом, но фактически ее содержание этим не ограничивалось. В широком смысле это была энциклопедия быта 1990-х, посвященная образу жизни рядового постсоветского человека. Редакция отправляла Ивана Охлобыстина на поиски милостыни с абсурдными табличками («Пропил деньги на стиральную машину. Жена убьет»), приносила подарки детям, чьи безадресные письма Деду Морозу застряли на центральном почтамте, искала философский ответ на вопрос, почему летом отключают горячую воду, подглядывала в ночные окна неспящих москвичей, писала о героях самых странных и смешных частных объявлений, связывала под Новый год жителей одинаковых адресов в Москве и Санкт-Петербурге, протестовала против установки памятника Петру I работы Зураба Церетели и т. д. и т. п. Наконец, авторы журнала вели регулярные репортажи из города Москва (штат Пенсильвания, США), делали рекапы популярных телесериалов (задолго до сериального бума нулевых годов), критиковали в отдельных колонках скверную погоду и хвалили хорошую. «Мурзилка для взрослых», — так презрительно отозвалась газета «Известия» о «Столице» после выхода пилотного номера. Даром что Мостовщиков (сам бывший известенец) в числе источников своего вдохновения называл тексты корифеев «Известий» Анатолия Аграновского и Владимира Надеина, а также Юрия Роста, Андрея Иллеша, Ярослава Голованова из «Комсомольской правды» и Анатолия Рубинова из «Литературной газеты».
Если авторы «Веселых ребят» работали с трюизмами отечественного литературоведения, то редакция «Столицы» взяла в оборот уже другой пласт — наследие советской и штампы новой, российской журналистики. Обложку журнала одновременно украшали слоганы-девизы «Городской журнал для тех, кто умеет читать» и «Журнал образцового содержания»; в числе названий постоянных рубрик тут были «Зима спросит строго» и «Журнал выпустил. Что сделано?», отсылающие к небезызвестным псевдополемическим конструкциям советской печати. Однако широко распространенный в прессе 1990-х годов стеб, который, по мнению лингвиста Елены Шмелевой, являлся «отрефлексированной реакцией, ответом на советский язык», в «Столице» благодаря таланту ее журналистов совершил эволюционный скачок и принял более литературные и более изобретательные формы.