«Лев Толстой очень любил детей...»

Потом мое отношение к анекдотам снова изменилось. Сначала друг в компании процитировал про Льва Толстого, который идет с ночным горшком в руках и говорит, что «я кое-что наделал и теперь несу всему свету показывать». Я по привычке выдал знатока: «Это не Хармс!» И прилюдно сел в лужу, потому что это Хармс, «Судьба жены профессора», — рассказ, который я почему-то упустил. Это меня окоротило. Я подумал, что зря высокомерно относился к качеству анекдотов, раз за них можно принять настоящего Хармса. А потом, еще спустя лет десять, я прочитал в блоге Софьи Багдасаровой историю «дуэта» Доброхотовой и Пятницкого и так впервые узнал, что цикл не устный. Я думаю, это ключевой момент — читать анекдоты без рисунков, с которыми они задумывались, все равно что читать тексты песен, которые подразумевают мелодию. С рисунками «комплект» начинает «играть» совсем по-другому и оказывается не «псевдо-Хармсом», коварно маскирующимся под Даниила Ивановича, а самостоятельным и оригинальным жанром, передающим Хармсу уважительный поклон. Меня и сегодня раздражает, когда тексты Доброхотовой путают с Хармсом (у Парфенова в «Птице-Гоголе» был косяк — я страшно расстроился), но теперь я досадую из двустороннего уважения. И к Хармсу, и к настоящим авторам.

•••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••

Алексей Никитин,

художник-комиксист, автор книг комиксов «Хармсиада» и «Хармсиниада» (первое издание 1998 год; 8 переизданий)

/выпуск СПбГХПА им. Штиглица–2004/

Мне было лет 15, около 1994–1995 года я ходил в детскую художественную школу города Всеволожска. Там я отличался тем, что шел абсолютно своей дорогой — рисовал комиксы. Был вхож в чертоги директора, листал в этом кабинете альбомы, демонстрировал свои последние работы — пытался поддерживать «беседы об искусстве». Я в тот период был этакой «маленькой знаменитостью», мои рисунки ходили по рукам, публиковался в местной газете. Именно директор художественной школы Людмила Яваева и подсунула мне как-то раз книжный сборник Хармса «Полет в небеса». А еще — отпечатанные на печатной машинке анекдоты, тоже, по ее словам, авторства Хармса, но вроде как запрещенные и потому существующие в таком нелегальном виде (их сопровождал такой флер).

Я, признаться, к тому времени уже чувствовал потребность вырваться из-под спуда «диснеевского» рисования, которому был очень подвержен. И эта новая литературная основа открыла возможность стилистически иного языка — при этом оставаясь в структуре комикса.

Помню, поразился их необычности — они были совсем не похожи на типичные анекдоты, например пришедшие из школьной среды, а их было очень много, и они тоже шли циклами. У меня к тому времени уже была нарисована серия комиксов и «Про Штирлица» и «Про Чебурашку и Гену»… Но в этих машинописных листах приятно зашкаливал абсурдизм и интеллектуализм. Короткие рассказики и поэтические вещи Хармса просто перевернули мои воззрения на литературу (а я считал себя довольно начитанным).

Итак, я сразу же стал думать о переложении этих замечательных вещей на язык комикса. В книге было 7 «Анегдотов из жизни Пушкина» (Хармса. — Ред.), и в машинописном варианте — не помню, порядка 30 (из «Веселых ребят». — Ред.). Вот за этот материал я усердно и взялся. Причем мои впечатления от хармсовских текстов были прямо противоположны иллюстрациям к тем же произведениям, которые мне довелось в ту пору, да и позже, увидеть. В них присутствовала какая-то болезненность: я же, наоборот, видел стопроцентное искреннее веселье.

В какой-то момент я со всей очевидностью понял, что смогу сделать максимально точное, по своим ощущениям, их переложение. Изначально я нарисовал 12 листов выборочно по «хармсовским» анекдотам (из книги и из «апокрифа»). И я с ними ходил везде и всем показывал. Я в Муху (СПГХПА им. А. Л. Штиглица. — Ред.) в тот период готовился поступать — и там тоже показывал. Все были в восторге — это, конечно, заряжало.

Зашел как-то неподалеку от Мухи в редакцию журнала «Звезда» и наскоком (спросив, «как вы относитесь к Хармсу?») предложил им печатать на задней стороне обложки по комиксу ежемесячно. Ну, там посмеялись, конечно, и дали мне рекомендательную записку в музей Зощенко (в моем ассортименте было еще три комикса по рассказам Зощенко). Так появилась моя первая книга «Рассказы Зощенко» — в 1996 году.

А насчет того, что Хармс был автором и апокрифических анекдотов, я не сомневался до самого первого издания моей «Хармсиады». Перед самой публикацией по настоянию издателя мы внесли поспешное изменение в обложку. Я прямо на месте «на коленке» дописывал к Хармсу «-иада», убрав «Даниил». Тексты в выходных сведениях были обозначены как «апокрифические» за неизвестным, видимо «народным», авторством. Издатель тогда не потрудился найти истинных авторов анекдотов, да и 7 оригинальных «анегдотов» Хармса тоже, похоже, были использованы нелегально, как я потом понял. Такое время было. Я тогда заканчивал первый год обучения в Мухе на «книжной графике».