Но, с точки зрения В. Кошелева, главный мой грех заключается даже не в отдельных выпадах в адрес Черткова, а в общей концепции книги 2009 года. Она изначально необъективна, ибо я как священник не могу в чем-либо обвинить Церковь, а самого Л. Толстого, как почему-то уверен В. Кошелев, «очернять опасно» (?). Поэтому выводы моей книги были готовы заранее. Чертков – козел отпущения, очень удобный «крайний», на которого я просто свалил всю вину в сложном и противоречивом конфликте «Церковь – Толстой». Конечно, сделал я это в первую очередь для того, чтобы оправдать ужасное синодальное определение 1901 г. о Толстом, которое, как остроумно замечает автор рецензии, «не добавило Церкви ни уважения, ни международного престижа». Действительно, мне очень трудно представить, чтобы в 1901 г. члены Синода, готовившие текст определения, заботились о международном престиже.
Хотя В. Кошелев и признает, что я руководствуюсь все-таки не только своими пристрастными предпочтениями и нелюбовью к Черткову, но и стараюсь работать добросовестно и основательно, однако автор рецензии почему-то считает, что использованные мной архивные документы носят «вторичный» и даже «домашний» (?) характер. В. Кошелев обвиняет меня фактически в манипулятивном отношении к источникам, ибо я стараюсь придать какой-то особый смысл недовольству Толстого Чертковым и любым способом стремлюсь выставить на первый план соответствующие свидетельства Толстого, тогда как ведь сам Чертков опубликовал в юбилейном собрании сочинений Л. Толстого все эти отрывки, а потом они были «тщательно откомментированы» в используемой мной книге Муратова (см. ниже).
Финал рецензии прост и ясен: «В то время как весь цивилизованный мир сейчас начинает осознавать величие принципа толерантности, терпимости, умения жить рядом с “чужими”, принимая их право мыслить по-своему, православный священник все еще призывает судить, забывая призыв Христа из Нагорной проповеди…»[234]
.В конечном итоге главное обвинение этого и некоторых других отзывов заключается в следующем: а насколько психологически достоверен портрет В. Г. Черткова, нарисованный мной? Как можно совместить в одном человеке такие качества, как безграничная преданность идеям Толстого, способность к умелой и очень эффективной организаторской работе, целью которой было сохранение и издание произведений писателя и повсеместное распространение его учения, личная материальная незаинтересованность в результатах этой деятельности, смелость, благородство (помощь близким людям в 1920-е годы), и в то же время хитрое интриганство, приведшее к семейному расколу и катастрофе, фанатизм, властность, высокомерие и жестокость, ярко проявившиеся в Астапово в последние дни жизни Л. Толстого? Не слишком ли много для одного человека?
Я очень рад, что получил эти замечания. Научная деятельность может развиваться только при наличии обратной связи и критики. И в этой ситуации придется вернуться к некоторым положениям книги 2009 г. и проанализировать их еще раз, хотя непосредственно темой «Чертков» я в эти годы не занимался. Это имеет смысл еще и потому, что книга о Черткове вышла очень небольшим тиражом, ее содержание и выводы недоступны широкому читателю. Кроме того, за прошедшие семь лет я получил ряд писем от К. В. Кременецкого, который занимается историей революционного движения в начале XX века. В его письмах было много нового и очень ценного материала, проливающего свет на отношения Черткова с русскими социал-демократами и их английскими сторонниками.
Конечно, у Черткова хватало и апологетов.
Заявление сильное. Попробуем ответить.