«Он сидел около Сони, — пишет Татьяна Кузминская в воспоминаниях, — всё время умильно глядя на нее. Вдруг взяв рукав ее платья, он стал усиленно перебирать его пальцами. Соня конфузливо улыбалась, не зная, что бы это значило.
— Pourquoi touchez la robe de m-lle Sophie?[21]
— послышался вдруг резкий голос Анастасии Сергеевны, матери Саши.— Влюблен».
И 35-летний профессор Нил Александрович Попов, «степенный, с медлительными движениями и выразительными серыми глазами», тоже влюбился в Сонечку. И учитель русского языка Василий Иванович Богданов — пришлось даже отказать ему от дома. И сын придворного аптекаря. И сын партизана и поэта Дениса Давыдова. И Янихин, сын акушера.
В Соне было сильно развито женское начало. Она рано проявила себя как будущая мать.
«Лиза всегда почему-то с легким презрением относилась к семейным, будничным заботам, — вспоминала Куз-минская. — Маленькие дети, их кормление, пеленки, всё это вызывало в ней не то брезгливость, не то скуку. Соня, напротив, часто сидела в детской, играла с маленькими братьями, забавляла их во время их болезни, выучилась для них играть на гармонии и часто помогала матери в ее хозяйственных заботах».
В Соне была какая-то загадка.
«Она имела очень живой характер, — пишет Татьяна Андреевна, — с легким оттенком сентиментальности, которая легко переходила в грусть. Соня никогда не отдавалась полному веселью или счастью, чем баловала ее юная жизнь… Она как будто не доверяла счастью, не умела его взять и всецело пользоваться им. Ей всё казалось, что сейчас что-нибудь помешает ему… Отец знал в ней эту черту характера и говорил: “бедная Сонюшка никогда не будет вполне счастлива”».
Но Сонюшка была практичной и рассудительной.
— Соня, tu aimes le comte?[22]
— однажды спросила сестру Танечка.— Je ne sais pas[23]
, — тихо ответила та, нисколько не удивившись.— Ах, Таня, — немного погодя заговорила она, — у него два брата умерли чахоткой.
Соня уже испытала влюбленность — в кадета Митрофана Поливанова, друга ее брата Саши. «Это был высокий, белокурый юноша, умный, милый, вполне порядочный». Она была тайно «помолвлена» с ним, так же как Таня — со своим кузеном Сашей Кузминским.
Двадцать второго сентября 1861 года он пишет: «Лиза Берс искушает меня; но это не будет». После этого он прерывает ведение дневника на полгода и возобновляет его в мае 1862-го, когда уезжает в самарские степи лечиться кумысом. Он в самом деле серьезно болен, худеет, хиреет на глазах. Призрак чахотки, сгубившей двух его братьев, преследует и его.
Но поездка в Башкирию, похоже, была и бегством от Лизы. Так когда-то он бежал от Арсеньевой. На пароходе Толстой «возрождается к жизни» и «к осознанию ее», «…меня немного отпустили на волю», — пишет он в дневнике, имея в виду отношения с Лизой. «Боже мой! Как бы она была красиво несчастлива, ежели бы была моей женой».
И, наконец, в его дневнике появляется запись о Соне: «Я влюблен, как не верил, чтобы можно было любить…»
В сентябре 1862 года Толстой не спит ночами и страдает. Он боится! Не того, что сделает неправильный выбор, а что ему откажут. Он ревнует Соню к Поливанову. Он чувствует себя очень старым и в то же время «16-летним мальчиком». Носит с собой письмо с объяснением в любви и не решается его отдать. Попросту говоря, он сходит с ума.