Лев Толстой. Свободный Человек

«Я убегаю от чего-то страшного и не могу убежать. Я всегда с собою, и я-то и мучителен себе. Я, вот он, я весь тут. Ни пензенское, ни какое именье ничего не прибавит и не убавит мне. А я-то, я-то надоел себе, несносен, мучителен себе. Я хочу заснуть, забыться и не могу. Не могу уйти от себя… Я вышел в коридор, думая уйти от того, что мучило меня. Но оно вышло за мной и омрачало всё. Мне так же, еще больше страшно было. “Да что это за глупость, — сказал я себе. — Чего я тоскую, чего боюсь”. — “Меня, — неслышно отвечал голос смерти. — Я тут”»… («Записки сумасшедшего»).

В середине семидесятых годов, накануне духовного кризиса, с ним случился повторный «арзамасский ужас». Толстой заблудился… в собственном доме. Вдруг среди ночи раздался его страшный крик: «Соня! Соня!» Она со свечой в руках бросилась на крик и увидела мужа на лестнице, взволнованного и дрожащего. «Что с тобой, Лёвочка?!» Он ответил: «Ничего, я заблудился…»

В конце семидесятых Толстой приближается к своему пятидесятилетию. Это крепкий, сильный и, в общем, здоровый человек в расцвете мужских сил. Но он… заблудился. Жизнь лишилась смысла. Он понимает, что жизнь, по сути, и есть смерть.

И она всегда в тебе.

Она — это и есть ты.

Но тогда зачем всё?

Можно победить в себе алчность, тщеславие. Можно, наконец, справиться с похотью, не давая этому инстинкту одолеть себя. Но как справиться со смертью?

На этот вопрос он еще не знает ответа. И потому, как Левин, ходит на охоту без ружья, боясь застрелиться. Прячет от самого себя веревки, боясь повеситься…

Соблазн и безумие

Иногда с удивлением спрашивают: разве Достоевский и Толстой не были знакомы? Как? Ведь они жили в одно время и принадлежали примерно к одному поколению — Достоевский родился в 1821 году, а Толстой в 1828-м. У них был общий товарищ — Н. Н. Страхов, критик и философ. Был общий, скажем так, оппонент и конкурент, отношения с которым у обоих сразу не сложились, — И. С. Тургенев. Оба, хотя и в разное время, «окормлялись» возле издателя и редактора журнала «Современник» Н. А. Некрасова.

Наконец, это было бы просто логично — познакомиться двум величайшим прозаикам мира, раз уж довелось им родиться в одной стране и в одно время. Правда, Толстой жил под Тулой, а Достоевский — в Петербурге или за границей. Но Толстой бывал в Петербурге по делам, а в Ясную Поляну к нему приезжали писатели и рангом поменьше, чем Достоевский, и всех он охотно принимал. Неужели Страхову не пришло в голову свести двух наших гениев? Неужели им самим не приходило в голову, что надо бы встретиться и поговорить? Тем более что оба читали и ценили друг друга. Интересная была бы встреча!

Нет, им не удалось познакомиться. Хотя такая возможность была дважды.

В «Исповеди» Толстой смутно упоминает о каких-то шести тысячах десятин земли, приобретенных им в Самарской губернии, и о лошадях, заведенных там. Это был «стяжательский» поступок Толстого, когда он решил разбогатеть на дешевых самарских целинных землях, которые, как он полагал (и не ошибся), являются «золотым дном» и со временем будут стоить гораздо дороже.

Самарские степи были своего рода Меккой для Толстого. Впервые он поехал туда в 1862 году по совету своего будущего тестя А. Е. Берса. Призрак чахотки всегда преследовал Толстого, ведь это была родовая болезнь. В 1862-м Толстой, почувствовав себя плохо, твердо решил, что у него чахотка. Берс порекомендовал ему отправиться в башкирские степи на лечение кумысом. Степная жизнь пришлась Толстому по вкусу. Полуголый и полупьяный от постоянного употребления хмельного конского молока, которое он очень полюбил, Толстой расхаживал по степи или ездил по ней на низкорослых, но выносливых «башкирцах» и чувствовал себя чуть ли не античным героем. По его мнению, степь «пахнет Геродотом».

Впрочем, это он напишет в семидесятые годы. С 1871-го Толстой выезжает в самарские степи лечиться кумысом почти ежегодно — вплоть до духовного переворота. Затем начинает делать кумыс самостоятельно, на одном из своих хуторов.