Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940

Ленину важна была власть. Он готов был проиграть революцию, но не готов был выпустить из рук управление партией. Троцкому важна была революция. И поэтому он не мог удержать власть, не был в состоянии правильно взвесить соотношение сил, оценить реальное положение дел. Он принимал торопливые решения, вытекавшие из теоретических и стратегических догм, то есть не был приспособлен к решению текущих и практических вопросов в той игре, которая происходила закулисно, за кремлевскими стенами. Троцкий был догматичнее Ленина. Его больший догматизм состоял прежде всего в неуклонной приверженности концепции перманентной революции, которую он пронес, подобно боевому знамени, начиная с 1905 г. Он отвергал и отбрасывал любые указания и намеки на нереализуемость, утопичность этой идеи и пытался объяснить ее постоянные неудачи конкретными причинами, внутренне совершенно не связанными с сущностью самой концепции.

Эти его качества в полной мере сохранились не только во времена оппозиционных выступлений против усиливавшегося сталинского единовластия, но и в годы эмиграции, в упорных попытках создания крупной и действенной международной организации своих сторонников. Эта организация так и не смогла выйти за пределы крайне узкого круга догматиков, продолжавших на протяжении десятилетий острые споры по вопросам мировой революции, чуждой сколько-нибудь широким слоям населения.

«Конечно, в революции он гигант, а Сталин пигмей, — писал историк А. Авторханов, — но, очутившись у власти, гигант сделался пигмеем, а пигмей превратился в гиганта»[993]. Сталин стал гигантом только по объему власти, которой он в конечном счете овладел. Троцкий превратился в пигмея по степени своего общеполитического влияния, но не по личным качествам. Он не был лишен, как Ленин и Сталин, простых человеческих свойств — элементарной честности во взаимоотношениях с партийными коллегами, готовности поддаться чувству, в том числе в отношениях с женщинами, с которыми заводил многочисленные романы. Однако все эти качества в конечном итоге решительно перекрывались неуклонной верностью идее, в которую он изначально поверил, которую он разработал и которой стремился следовать, несмотря на непреодолимые препятствия. Именно это и позволяет считать Троцкого квазирелигиозным фанатиком.

Гибель Троцкого, сохранившего до последних дней жизни веру в утопические идеалы перманентной революции, которая в конечном итоге охватила бы весь мир, являлась элементом поражения и гибели самой этой коммунистической утопии, которую впервые попытались осуществить на практике в России и которая обернулась миллионами человеческих жертв, экономическими, политическими, идейными, моральными катастрофами, последствия которых российское общество продолжает переживать даже сегодня, поскольку избавиться от них крайне трудно. Российский ученый И.П. Павлов как-то сказал: «Вы родили идею, она ваша, она вам дорога, но вы вместе с тем должны быть беспристрастны. И если что-нибудь оказывается противным вашей идее, вы должны ее принести в жертву, должны от нее отказаться. Значит, привязанность, связанная с абсолютным беспристрастием, — такова следующая черта ума. Вот почему одно из мучений ученого человека — это постоянные сомнения, когда возникает новая подробность, новое обстоятельство. Вы с тревогой смотрите, чту эта новая подробность: за тебя или против тебя. И долгими опытами решается вопрос: смерть вашей идее или она уцелела?»[994]

Идея Троцкого не уцелела. Нередко говорят, что основной урок истории состоит в том, что она не способна ничему никого научить. При всем своем жизненном опыте, умении анализировать социально-политические явления, при всей своей вдумчивости и оригинальности мышления Лев Давидович Троцкий оказался не в состоянии отказаться от того навязчивого и только внешне логичного комплекса идей, которые не выдержали проверки временем и рухнули под тяжестью накопленного исторического опыта. Оказавшись упрямым в сохранении своей догматической веры, Троцкий не решился, не смог принести ее в жертву истине, не сумел понять, что магистральный путь исторического развития, подлинного прогресса человеческого общества лежит далеко в стороне от тех догм, которых он упорно придерживался.

В этом плане Сталин оказался практичнее и циничнее Троцкого. В противовес провалившейся теории перманентной революции он выдвинул лозунг социализма в одной стране. Как неоднократно случалось в истории, обе теории стали знаменем враждующих в борьбе за власть группировок, и это в конце концов стоило жизни проигравшей стороне. По той же причине абсолютно всеми две теории рассматривались как прямо противоположные, и никто так и не удосужился в пылу политических страстей разобраться в них по существу и понять, что практической разницы между ними не существует. Что же, собственно, заключали в себе теории, из-за которых гибли миллионы? Для понимания этого необходимо сначала ответить на вопрос, что скрывалось под лозунгом мировой (перманентной) революции.