Лев в Москве. Толстовские места столицы

Любопытно, что, уезжая в Ясную Поляну, Толстой старался не изменять своим московским привычкам. Не найдя деревянного коня, он стал прыгать через живую кобылу, что вызвало ряд недоуменных вопросов у дворовых людей. Не имевшие представления о том, что такое гимнастика, они никак не могли взять в толк, чем это граф каждый день подолгу занимается.

Яснополянский староста жаловался: «Придешь к барину за приказанием, а барин, зацепившись одною коленкой за жердь, висит в красной куртке головою вниз и раскачивается; волосы отвисли и мотаются, лицо кровью налилось, не то приказания слушать, не то на него дивиться». «Я не пойду, идите сами, он там голый кувыркается», – отказывалась выполнять приказание барыни, сестры Толстого Марии Николаевны, ее горничная Агафья.

Живя на Пятницкой, Толстой озадачен решением важной, по его мнению, государственной проблемы – что делать с российскими лесами. Сделав вывод о неверном управлении лесным хозяйством империи, он составил свой проект реформы оного. Толстой предлагал передать дело лесонасаждения частным предпринимателям, обязав их, за право владения землей в течение известного срока, очищать вырубленные участки леса от пней и дурных пород и засаживать их определенным количеством известных пород саженцев. Эксперимент по введению сей реформы Толстой предложил начать в его родной Тульской губернии в 1858 году.

21 октября 1857 года он покидает дом на Пятницкой и едет в столицу на встречу с министром государственных имуществ Муравьевым, надеясь убедить его в целесообразности своего проекта, сулящего «громадные выгоды для целого края» и «выгоды финансовые для казны». Однако, из этого ничего не выходит. Не прошло и десяти дней, как Толстой вернулся восвояси. Отрицательный ответ, данный Толстому, можно трактовать и как пожелание ему больше заниматься своей собственной усадьбой.

Волнует графа и еще одна нерешенная проблема, правда, менее масштабная, чем перестройка лесного хозяйства России. Он так и не женился, а пора бы уже. Ведь жизнь его приближалась к четвертому десятку. Поиск невесты заставляет его вновь и вновь появляться в свете на всякого рода званых вечерах, балах и маскарадах. Его видели даже в Московском благородном собрании, известной ярмарке невест. Одевался он по моде. Щегольство его бросалось в глаза, он появлялся на улице «в новой бекеше с седым бобровым воротником, с вьющимися темно-русыми волосами под блестящей шляпой, надетою набекрень, и с модною тростью в руке».

В то время было немало женщин, положивших свой глаз на тульского богатыря, с легкостью одолевавшего деревянного коня в гимнастическом зале. О романе с Валерией Владимировной Арсеньевой, некогда внушившей Толстому радужные мечты о счастливой жизни, мы писали в предыдущей главе. Впрочем, отрезвление пришло к нему довольно быстро. И когда в декабре 1857 года он получил от нее письмо, где она выражала свою готовность разорвать отношения с другим ее текущим женихом и выйти замуж за Толстого, он учтиво посоветовал ей «приободриться и пойти на какой-нибудь решительный шаг в жизни, быть может, выйти замуж», также он сообщал мимоходом, что сердце его совершенно свободно.

Были и другие, внимание которых к своей персоне отметил Толстой – Е.И. Чихачева, О.А. Киреева, А.Н. Чичерина, что позволило одной из современниц говорить, что за ним «вся Москва страшно ухаживала». Но все эти женщины мало его занимали, ведь он тогда «очень был интересен, даже его дурнота имела что-то привлекательное в себе. В глазах было много жизни, энергии. Он всегда говорил громко, ясно, с увлечением даже о пустяковых вещах, и с его появлением вдруг все озарялось. Всякая скука мигом исчезала, лишь только он покажется».

Толстого влекло в другую сторону. «А. – прелесть, – доверяется он дневнику 6 ноября 1857 года – положительно женщина, более всех других прельщающая меня». «По вечерам я страстно влюблен в нее, и возвращаюсь домой полон чем-то, – счастьем или грустью – не знаю», – записывает он 1 декабря. И все это о замужней Александре Алексеевне Оболенской, сестре его друга, тульского помещика Дмитрия Дьякова.

Не ушла от его внимания и Екатерина Федоровна Тютчева, дочь поэта, с которым Лев Николаевич также видится в этот период. «Тютчева мила и хочет быть такою со мной», – записывает Толстой 4 декабря 1857 года. Накануне нового 1858 года Толстой записывает: «Тютчева начинает спокойно нравиться мне». В день нового 1858 года: «К. очень мила». Затем 5 января: «К. слабее, но тихой ненависти нет». 7 января: «Тютчева вздор!». «Нет, не вздор, – возражает Толстой сам себе на следующий день. – Потихоньку, но захватывает меня серьезно и всего». 19 января: «Т. занимает меня неотступно».