Лев в Москве. Толстовские места столицы

Поразившие Готье официанты-блондины были даже более значимой достопримечательностью трактиров Охотного ряда, чем музыкальный автомат. Откуда они, собственно, взялись? Это были типичные представители ярославского землячества, заграбаставшего весь трактирный бизнес Первопрестольной. Уроженцы других русских городов и сел сюда даже не совались, правда, у них было где приложить свои силы. В частности, приезжие из Твери занимались сапожным ремеслом, туляки – банным промыслом, можайцы с рязанцами шили москвичам одежду и головные уборы, ну а владимирцы утвердились в плотницком деле. А москвичи? Москвичи все это ели, пили, надевали…

Про этих юрких ярославцев говорили: «Одна нога здесь, другая – на кухне», «Его мать бегом родила». А какие прозвища им давали! Ярославский фартух, ярославский земляк, гаврилочник, толокно из реки хлебал, и, конечно, шестерка. Последнее прозвище благополучно дожило до наших дней и значительно расширило свое значение. А тогда шестеркой называли полового, работавшего за ежемесячный оклад в шесть рублей. За эти деньги «человек» должен был чуть ли не расстилаться перед клиентом, ибо в других трактирах, менее престижных, денег хозяин половым вовсе не платил. Выживай, как знаешь, – за счет чаевых, или путем обсчета. В трактирах Охотного ряда все теплые шестерочные места были заняты ярославцами. Вот из таких деловых ярославцев и набирали персонал сначала Печкин, а затем и Гурин.

Начало творческого взлета Толстого совпало с затуханием бурной деятельности литературно-музыкального салона, также располагавшегося в Охотном ряду. Но это была не привычная москвичам дворянская гостиная в барском особняке, а, опять же, заведение общественного питания. Речь идет о популярной в 1830–1850-е годы среди творческой интеллигенции Москвы «Литературной кофейне», известной также как кофейня Печкина или Бажанова. Она не раз и не два упоминается в воспоминаниях ее знаменитых посетителей. Афанасий Фет, что бывал здесь еще студентом в период учебы в Московском университете, писал: «Кто знает, сколько кофейня Печкина разнесла по Руси истинной любви к науке и искусству». Алексей Писемский называл кофейню «главным прибежищем художественных сил Москвы» и «самым умным и острословным местом».

Держателем кофейни был, правда, совсем не известный нам купец Печкин, а московский купец-ресторатор Иван Артамонович Бажанов, задумавший создать под боком у Театральной площади что-то вроде приюта комедиантов, артистов близлежащих московских театров. Чаяния актерской братии ему были знакомы, ибо его дочь была замужем за знаменитым премьером Малого театра Павлом Мочаловым.

Сам Бажанов до 1812 года торговал в Москве серебряной посудой, но пожар Москвы превратил его в нищего. Тогда и задумал он открыть новое дело, да такое, которое наверняка приносило бы ему прибыль. А кушать, как известно, хочется всегда, вот и решил он вложить денежки не в трактир, а в мало распространенную тогда в Москве кофейню. Москвичи больше любили чай, но почитатели кофе тогда тоже водились, причем они готовы были ехать на другой конец города, чтобы насладиться колониальным напитком. Так за чем же дело стало – вот и завел Иван Артамонович кофейню, и не где-нибудь, а в самом центре Белокаменной. Сохранился словесный портрет Бажанова – «росту средняго, лицом бел, глаза серые, волосы на голове рыжеваты, бороду бреет», из вида на жительства (прообраз современного паспорта).

Кофейня Бажанова (или «кофейная» – так говаривали в те благословенные времена) находилась на втором этаже ныне не существующего дома в Охотном ряду, выходящего углом на Воскресенскую площадь (современная площадь Революции). Посетители поднимались в кофейню по крутой и узкой лестнице. Состояло заведение из четырех комнат разной величины, включая бильярдную с мягкими диванами, и соединялась специальным переходом с трактиром Печкина, откуда и доставлялись заказанные кушанья. Сама же кофейня славилась своими пирожными, печеньем и вареньем. Так, Виссарион Белинский спрашивал Михаила Бакунина в письме от 16 августа 1837 года из Пятигорска: «Ты уже не лакомишься у Печкина вареньями и сладенькими водицами?»

Кстати, варенье Лев Николаевич обожал, его много варили в Ясной Поляне из собранных здесь яблок и крыжовника, вишни и абрикосов. Писатель особенно любил пить чай с персиковым вареньем – когда в 1867 году случился пожар, Толстой очень переживал: «Я слышал, как трещали рамы, лопались стекла, на это было жутко больно смотреть. Но еще больнее было оттого, что я слышал запах персикового варенья». И варенье сгорело.