Лев в тени Льва. История любви и ненависти

Но все события зимы и весны 1895 года померкли на фоне того, что случилось вечером 23 февраля. В три дня от скарлатины умер младший из детей Толстых – шестилетний Ванечка. Самый любимый ребенок Софьи Андреевны и Льва Николаевича. Душа и сердце многочисленной семьи Толстых.

Это был тринадцатый и последний ребенок. До него родители пережили смерть нескольких младенцев – Вари, Петра, Николеньки и Алеши. Но ни одна из этих смертей не переживалась так болезненно, как смерть Ванечки. Это было, наверное, самое страшное семейное потрясение, сравнимое только с уходом Толстого из Ясной Поляны в 1910 году.

Сын Толстого Илья Львович писал, что «кто знает, может быть, если бы Ванечка был жив, многое и многое в жизни отца произошло бы иначе. Быть может, этот чуткий и отзывчивый ребенок привязал бы его к семье, и у него не явилась бы навязчивая мысль уйти из Ясной Поляны».

Это верное предположение, потому что в 1910 году Ванечке было бы двадцать два года, и он мог бы разумно примирить отца и мать.

Ванечка родился 31 марта 1888 года. Софья Андреевна приближалась к своему сорокачетырехлетию, а Льву Николаевичу было без малого шестьдесят лет. Но с самого начала Толстой видел в этом сыне своего духовного наследника. Когда Ванечка только родился, Софья Андреевна писала сестре: «Лёвочка взял его на руки и поцеловал; чудо еще невиданное доселе…» Сам Лев Николаевич заметил в дневнике: «К нему странное чувство “ай”, благоговейного ужаса перед этой душой, зародышем чистейшей души в этом крошечном и больном теле».

Ванечка рос болезненным ребенком. Как-то, взглянув на него, брат Лев сказал в присутствии Софьи Андреевны: «Не жилец он на этом свете». Это, видимо, чувствовали все члены семьи и даже посторонние. Побывавший однажды у Толстых известный публицист Михаил Осипович Меньшиков писал Софье Андреевне после смерти Ванечки: «Когда я видел вашего маленького сына, то думал, что он или умрет, или будет гениальнее своего отца». Задатки нового Льва Толстого увидел в Ванечке и Николай Николаевич Страхов, который писал Толстому: «Он много обещал, может быть, наследовал бы не одно ваше имя, но и вашу славу».

Всех поражало внешнее сходство Ванечки с отцом. В чем тут было дело, понималось не сразу. Отец становился стариком, у него выпадали волосы на голове, нос делался «картошкой» и появилась известная всему миру седая борода. Ванечка был бледен, белокур, локоны до плеч. Но достаточно было внимательно посмотреть на него…

«На этом детском личике поражали глубокие, серьезные серые глаза; взгляд их, особенно когда мальчик задумывался, становился углубленным, проникающим, и тогда сходство со Львом Николаевичем еще более усиливалось. Когда я видел их вместе, то испытывал своеобразное ощущение. Один старый, согнувшийся, постепенно уходящий из жизни, другой – ребенок, а выражение глаз одно и то же, – вспоминал поклонник Толстого Гавриил Андреевич Русанов. – Лев Николаевич был убежден, что Ваня после него будет делать “дело Божье”».

К старости Толстой всё меньше и меньше занимался своими детьми. «Без руля и без ветрил» росли младшие сыновья Андрей и Михаил. Особенно Андрей, который рано пристрастился к алкоголю, пропадал ночами на деревне, целыми днями играл на гармошке и напугал родителей тем, что после гимназии собрался жениться на яснополянской крестьянке Акулине Макаровой. В связи с этим в октябре 1895 года отец написал сыну письмо, где справедливо указывал, что «питье водки» и «игра на гармонии не имеют ничего общего с женитьбой» и что «человек никак не может жениться, будучи в таком состоянии».

Старшие дочери продолжали служить отцу, но мечтали о замужестве. Толстой понимал, что рано или поздно они его оставят. Старшие сыновья Сергей и Илья жили врозь с родителями. Илья женился рано, Сергей – поздно, в том же 1895 году. Лев болел, а младшая дочь Саша, которая в будущем окажется самой преданной последовательницей отца, была еще мала, в 1894 году ей исполнилось десять лет. К тому же мать по сложным причинам не любила младшую дочь.

Ванечка душевно объединил всю эту непростую, многоликую семью. Отличительной чертой его характера было миротворчество. Это дитя не выносило семейных ссор и старалось всех немедленно помирить. У него было врожденное чувство справедливости. Он сразу вступался за слабого, будь это сестра Саша, которую обижали старшие братья, или няня, на которую могла накричать мама. И это не было испугом, обычным для ребенка во время домашних ссор, но очень ранним проявлением доброты и любви к людям. Он мог расцеловать руки кухаркиного сына Кузьки просто от радости, что видит его. Он любил устраивать праздники и готовить подарки. «Он волновался за несколько дней, у всех спрашивал, кто что подарит няне, и сам готовил ей чашку, платочек, шкатулочку или что-то еще», – вспоминала Софья Андреевна.