Достижения, связанные с утверждением в СССР интегрированного социального государства, не трансформировались в общество более высокого качества, с точки зрения социальной ответственности и гражданской активности. Во многом это стало следствием того, что поздние советские поколения уже не воспринимали социальные права как свои завоевания, но даже принимали их как данность, а не как объекты постоянной борьбы. Кроме того, социо-творческий потенциал общества сильно сдерживался отсутствием подлинной демократии, свободы гражданской активности. С 1970-х годов в СССР установился своеобразный режим политической несвободы в сочетании с пассивной социальной демократией. Граждане постоянно ожидали от государства решения своих социальных проблем, вместо того чтобы организовываться самим и отстаивать собственные интересы. Государство превентивно вырабатывало собственную концепцию и стратегию, довольно, впрочем, адекватную генеральным социальным потребностям. Это и удерживало людей от социального протеста, подрывая основы самоорганизации. Такая зависимость от государства обеспечивала внешнюю политическую лояльность в сочетании с внутренним скрытым недовольством и растущими претензиями. Последние, кстати, часто предъявлялись именно к качеству обеспечения, а не к недемократичным принципам формирования социальной политики.
Именно поэтому социальному государству удалось развить общество, однако не получилось использовать его социально-культурные ресурсы для нового прогрессивного витка. Тем не менее принцип ориентации на цели социального развития и принцип интегрированности в сочетании с подлинной демократией — это очень продуктивные принципы, которые можно и нужно использовать для выхода из кризиса. По сути, социальное государство интегрированного и демократического типа является инструментом, но не самоцелью прогрессивных социальных преобразований. Очень важным принципом при формировании такого социального государства является общественный контроль над развитием и управлением социальным сектором общественного производства. Такие сферы, как образование, здравоохранение, культура и так далее не могут более управляться непрозрачным бюрократическим способом — в управлении ими должны участвовать все структуры гражданского общества.
Сегодня реформы приводят к дефрагментации социального государства, к выдавливанию из него стратегической, развивающей составляющей. Инструментами такого давления на социальные права и гарантии являются коммерциализация и бюрократический контроль. Локальные социальные проекты, даже масштабные, не могут компенсировать ущерба от потери социальной политикой комплексности и системности. «Услуги», даже бесплатные, не заменяют права, как подачки не заменяют расширение жизненных возможностей, обеспеченных бесперебойным функционированием инфраструктуры, отвечающей за социальное развитие. Несколько дорогостоящих медицинских центров не заменят множества поликлиник, закрываемых и реорганизуемых сегодня повсюду в малых городах и районных центрах. Несколько крупных и достойных университетов не смогут удовлетворить потребность в образовании населения огромной страны. Адресная социальная помощь работает больше на консервацию и воспроизводство бедности, чем на её устранение. Ведь, необходима постоянная, довольно дорогая система проверки документов, подтверждающих бедность, границы которой оцениваются весьма формально. При сокращении возможностей социальной мобильности из-за дефрагментации и коммерциализации социальной сферы пособие становится единственным источником существования для бедных слоёв. Найти работу с заработком выше пособия трудно, если недоступно образование, отказаться от льгот невозможно из-за роста цен на медицину, транспорт и т. д. Получается, необходимо изо всех сил сохранять свою бедность, держаться за неё как за единственное средство существования. Вот такой парадокс.
Таким образом, реформы социальной сферы подрывают саму основу воспроизводства общества, сокращая его шансы на развитие. Это обуславливает длительность и системность текущего кризиса — сегодня не просто подорван человеческий потенциал общества, но и в значительной степени разрушены механизмы его накопления.
Неконструктивность исходных концепций губит любые попытки социального проектирования, а отсутствие осознанных стратегически и тактически операционализированных целей социального развития делает социальные расходы неэффективными даже тогда, когда они вроде нацелены на конкретный социальный результат. Было бы неправильно обвинять во всём только коррупцию, которая у нас, как правило, отвечает за всё. Разумеется, нецелевое «освоение» бюджетов социальных проектов происходит постоянно, но коррупция не есть исходная причина неэффективности социальных расходов. Более того, сама эта неэффективность, бессистемность и произвол в социальном проектировании становится естественной базой коррупции.