Левая рука тьмы

Я видел, что одна из двух фигур держит тяжелое оружие, и, если бы уже миновала полночь, я предположил бы, что он стреляет с целью убить меня, но оружие это издает громкий звук, происхождение которого придется объяснять. Поэтому они пустили в ход сонорное ружье. Оцепенение, которое достигается звуковым ударом, действует лишь в пределах ста футов или около того. Я не знал, на каком расстоянии оно оказывает смертельное воздействие, но я находился поблизости и скорчился, как ребенок от желудочных колик. Мне было невыносимо трудно дышать, и из груди по телу разливалась непреодолимая слабость. Если бы они решили подобраться ко мне на катере, чтобы прикончить меня, я бы даже не мог поднять весла в свою защиту. Я не мог позволить себе дальше корчиться. Тьма лежала у меня за спиной и перед носом лодки, и во тьме этой я должен был грести. Беспомощными слабыми пальцами я взялся за вальки весел, и мне пришлось взглянуть на руки, чтобы убедиться, держу ли я в самом деле весла, потому что я не чувствовал хватки рук. Я двинулся в тьму и неизвестность, держа курс в открытый Залив. Затем мне пришлось остановиться. С каждым гребком руки немели все больше. Сердце еле билось, и я должен был заставить легкие втягивать воздух. Я пытался грести, но не был уверен, в самом ли деле двигаются мои руки. Я попытался втащить весла в лодку, но у меня ничего не получилось. И когда прожектор патрульного судна гавани поймал меня в ночи, как комок снега на саже, я даже не мог отвести глаз от его сияния.

Они оторвали мои руки от весел, выволокли из лодки и бросили на палубу судна, как дохлую рыбу. Я чувствовал, что они смотрят на меня, но не мог разобрать их слов, кроме фразы из уст шкипера судна:

— Еще нет Шестого Часа, — и следующей, когда он ответил на заданный вопрос, — какое мне до этого дело? Король изгнал его, я следую приказу Короля, и это все, что я знаю.

И, не подчинившись радиокомандам, которые подавали ему с берега люди Тибе, не обращая внимания на возражения товарищей по команде, которые боялись наказания, этот офицер Касибенского Патруля пересек со мной на борту Залив Чаризун и высадил в безопасности на берег у Порта Шелт в Оргорейне. Сделал ли он это, потому что им руководил шифтгреттор, восставший против людей Тибе, которые хотели убить безоружного человека, или простое благородство, я так и не знаю. Нусут. «Прекрасное всегда непонятно».

Когда берег Орготы серой массой стал выплывать из утреннего тумана, я наконец встал на ноги, которые начали подчиняться мне, и, сойдя с судна, пошел по прибрежным улицам Шелта, но где-то по пути снова упал. Пришел в себя я в больнице Четвертого Прибрежного Района Чаризуна Сенетхи. Я знал это, потому что слова эти были вышиты или нарисованы орготским шрифтом в изголовье кровати, на лампе у постели, на металлической чашке, стоявшей на столике, на передничке медсестры, на постельном белье и на пижаме, в которую я был облачен. Вошел врач и спросил:

— Почему вы сопротивляетесь, когда вас кормят?

— Я не сопротивляюсь, — сказал я. — Я был в сонорном поле.

— Симптомы говорят о вас, как о человеке, который упорно сопротивляется тенденции к расслаблению.

Это был величественный старый врач, который наконец заставил меня признать, что в то время, пока я греб, я ввел себе препарат, чтобы противостоять параличу, сам того не понимая; затем утром, во время фазы тангена, когда надо лежать неподвижно, я встал и пошел, тем самым чуть не убив себя. Когда к его удовлетворению я согласился с ним, он сказал мне, что я еще должен полежать день-другой, и отошел к другой кровати. За ним по пятам шел Инспектор.

За каждым человеком в Оргорейне ходит Инспектор.

— Имя?

Я не спрашивал у него, как его имя. Теперь мне нужно учиться жить без тени, как все в Оргорейне, избегать ответных действий, не обижаться попусту. Но я не назвался именем моих земель, до которых не было дела ни одному человеку в Оргорейне.

— Терем Харт? Это не орготское имя. Из какой вы Сотрапезности?

— Кархид.

— В Оргорейне нет такой Сотрапезности. Где ваши бумаги на въезд и документы, удостоверяющие личность?

— Где мои бумаги?

Я достаточно долго провалялся на улицах Шелта, пока кто-то не доставил меня в больницу, куда я попал без бумаг, вещей, одежды, обуви и денег. Услышав это, я испытал облегчение и рассмеялся: на дне жизни нет места гневу. Инспектор был оскорблен моим смехом.

— Неужели вы не понимаете, что вы нищий и незарегистрированный иностранец, чужак? Как вы предполагаете вернуться в Кархид?

— В гробу.

— Ваши ответы на официальные вопросы не могут быть сочтены удовлетворительными. Если вы не собираетесь возвращаться в свою собственную страну, вы будете высланы на Добровольческую Ферму, где самое подходящее место для таких преступных элементов, иностранцев и незарегистрированных лиц. У нас нет другого места в Оргорейне для нищих и преступников. Так что я жду от вас обещания вернуться в Кархид в течение трех дней или мне придется…

— Я изгнан из Кархида.