Левая сторона души. Из тайной жизни русских гениев

Нас легко смутить натиском. Загалдят трое, которые договорились сбить с толку, и ты уже в сомнении…

Теперь с нами это и делают. Не в первый раз.

Один военный объяснял мне причину первых наших неудач перед немцем. Одну из причин. Солдат наш, чтобы быстрее занять оборону, рыл окоп. Одиночный. И оставался как бы один на один со всеми своими страхами. Потом догадались рыть траншеи, так, чтобы и справа и слева было видно по товарищу… Полегчало. Под Сталинградом сплошь траншеи были…

Записки эти я так и составлял. Чтобы мне, как в той траншее, видно было хотя бы плечо Пушкина. Мне хотелось знать, как бы действовал он в сходных обстоятельствах. Что он думал в решительный момент, против чего восставал, что охранял… Мне яснее стало бы – как вести себя растерянному русскому сейчас, когда опять насели на него со злобной насмешкой, с поруганием вековечного, с убойной переделкой привычного, с прицельной стрельбой по его достоинству…

Вот в этом и заключена моя национальная идея – идти вперёд, сверяя свою поступь с Пушкиным…

…Зашёл раз разговор об Отечестве, о недостатках русской жизни. Больше всех рассуждали о том доморощенные хулители российских порядков и нравов. Таких «отечественных иностранцев» достаточно у нас было во все времена.

Пушкин сказал тогда:

– Вы знаете, я сам не слишком доволен своим Отечеством. Бывает, что я и не люблю его. Я того мнения, что довелось родится мне не в лучших краях, да ещё больше не нравится мне, когда моё мнение это разделяет пришелец, иностранец, пусть он будет даже отечественного производства…

В другой раз примерно те же обстоятельства заставили записать его в дневнике следующее:

«Простительно выходцу (не русскому, надо думать, прибившемуся к русскому столу – Е.Г.) не любить ни русских, ни России, ни истории её, ни славы её. Но не похвально ему за русскую ласку марать грязью священные страницы наших летописей, поносить лучших сограждан и, не довольствуясь современниками, издеваться над гробами праотцев».

Бывали у нас и прежде замечательные умы, сбитые с толку натиском новых веяний. Новые веяния у нас почему-то всегда в том, чтобы тужиться опрокинуть Россию в грязь лицом. «Новые веяния» эти опять перетряхиваются на свежем ветерке истории. Надо ли тут впадать в злобу и запальчивость?

Пушкин бывал спокоен в таких случаях:

«…я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя: как литератора – меня раздражают, как человек с предрассудками – я оскорблён, – но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество, или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог её дал».

Сыновнее чувство своё, патриотическое отношение к Отечеству, к его истории уточнял он не раз. Все эти уточнения и теперь способны восстановить равновесие в смятенной душе:

«Дикость, подлость и невежество не уважают прошедшего, пресмыкаясь перед одним настоящим».

«…Заметьте, что неуважение к предкам есть первый признак дикости и безнравственности».

«Два чувства равно близки нам – В них обретает сердце пищу – Любовь к родному пепелищу, Любовь к отеческим гробам».

«Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие».

Впрочем, патриотизм чувство такое же деликатное и интимное, как всякая чистая сердечная тяга. Спекулировать и щеголять ею нелепо и постыдно. Есть у Пушкина и этот укор демонстративному патриотическому буйству:

«Некоторые люди не заботятся ни о славе, ни о бедствиях Отечества, его историю знают только со времен князя Потёмкина, имеют некоторое понятие о статистике только той губернии, в которой находятся их поместия, со всем тем почитают себя патриотами, потому что любят ботвинью и что дети их бегают в красной рубашке».

А хулителям Руси – прошлым, нынешним и будущим сказал он:

«Нет убедительности в поношениях, и нет истины, где нет любви».

Марающим своими чернилами честь Отечества Пушкин советовал:

«Дитя не должно кусать груди своей кормилицы».

И не сомневайтесь:

Сильна ли Русь? Война и мор,

И бунт, и внешних бурь напор

Ее, беснуясь, потрясали —

Смотрите ж: все стоит она!

Не пристаёт к России грязь. Особенно, если позорят её ничтожества, влезшие в её историю и культуру по общему недосмотру. Уйдут и они, а она останется. Лай несётся по её просторам. Утихнет ветер и не слышно лая…

…Вот еще какая напасть объявилась. Русскоязычная литература. Ещё Даль смеялся над тем «русским» языком, который лишь теперь вошёл в полную силу. Его без остатка можно перекладывать на любой иностранный и обратно. Качество литературы от того никак не меняется. Это будто о теперешних русскоязычных заметил остроумец Салтыков-Щедрин – сколько посидит – столько напишет. Они уверены – тот язык, на котором они пишут, и есть русский. Наивное счастье.

Пушкин и об этом говорил: