Левая сторона души. Из тайной жизни русских гениев

«Зима прошла. Пушкин уехал в Москву, и, хотя после женитьбы и возвратился в Петербург, но я не более пяти раз с ним встречалась. Когда я имела несчастье лишится матери и была в очень затруднительном положении, то Пушкин приехал ко мне и, отыскивая мою квартиру, бегал, со свойственной ему живостью, по всем соседним дворам, пока наконец-то нашёл меня. В этот приезд он употребил всё своё красноречие, чтобы утешить меня, и я увидела его таким же, каким он бывал прежде. Он предлагал мне свою карету, чтобы съездить к одной даме, которая принимала во мне участие, ласкал мою маленькую дочь Ольгу, забавляясь, что на вопрос: “Как тебя зовут?” – отвечала: “Воля!” – и вообще был так трогательно внимателен, что я забыла о своей печали и восхищалась им как гением добра. Пусть этим словом окончатся мои воспоминания о великом поэте».

Носятся теперь реформаторы с идеей какой-то вестернизации России. Означает это, наверное, жизнь «под Америку».

– А что такое Соединенные Штаты?

– Мертвечина. Человек в них выветрился до такой степени, что выеденного яйца не стоит…

Это опять же Пушкин сказал, давным-давно, когда история Америки ещё только начиналась, а записал за ним Гоголь.

…Вышли из печати «Повести Белкина». Пушкин получил их несколько экземпляров, горяченьких ещё, с не выветрившимся типографским духом. В это время зашёл к нему некий знакомец и, конечно, полюбопытствовал:

– А кто такой этот Белкин? Что такого интересного он написал?

– Неважно, кто такой этот Белкин, а повести вот так и надо писать – просто, коротко и ясно, – отвечал Пушкин.

…Одна знакомая Пушкина, очень милая женщина созналась ему как-то, что мало читает. Тот ответил ей очень серьёзно, как редко говорил с женщинами:

– Скажу вам по большому секрету, я терпеть не могу читать. Многого из того, о чём я сужу, не читал. Я побаиваюсь чужого ума, а когда читаешь книги, начинаешь понимать, что дураков на свете нет, только у каждого свой ум. Мне ни с кем не скучно – ни с царём, ни с будочником…

…Пушкин сутки уже знает, что рана его смертельна, что он умирает. Друг его, Данзас, просит у него разрешения мстить убийцам после его смерти:

– Нет, нет – прощение… Мир, мир! – живо откликнулся Пушкин.

Михаил Лермонтов

Теневая сторона: Избранные интриги

Лермонтов погиб за полтинник. У русского бесшабашного человека всегда так. Судьба – индейка, жизнь – копейка.

Дело было так. В последнюю ссылку на Кавказ ехали они с родственником (двоюродным дядею, не знаю, что это такое, который был ненамного старше его) Алексеем Столыпиным. Приставлен он был к Лермонтову оберегать от безрассудства. Не уберёг. В Ставрополе вышел у них спор, куда лучше ехать. Лермонтова влекло в Пятигорск. Рок? Он вынул из кошелька, осыпанного бисером, полтинник и подбросил в воздух. Условлено было, если полтинник упадёт решкой – ехать в Пятигорск. Монета упала решкой.  Это было 15 мая 1941 года. Жить Лермонтову оставалось ровно три месяца.

Легко читаемая мистика есть в этом эпизоде.

Но сплошная мистика присутствует и в самом появлении поэта Лермонтова на этом свете.

Философ Владимир Соловьёв, которого очень трудно заподозрить в какой-либо бульварщине, взял, да и сочинил вдруг следующую историю, основанную на древних сведениях о шотландских корнях Лермонтова.

В пограничном с Англией шотландском местечке в тринадцатом веке известен был замок, мрачноватый с виду, Эрсильдон. Тут жил знаменитый в то время рыцарь Лермонт. Слава его основывалась на том, что он представлял собой нечто вроде тогдашнего Нострадамуса, ведуна и прозорливца, наделённого к тому же громадным поэтическим талантом. За что имя ему дано было Рифмач – Thomas the Rhymer. Слава его особо возросла, когда предсказал он неожиданную и вполне случайную смерть шотландскому королю Альфреду Третьему.

Сам Томас Рифмач закончил свою земную жизнь при весьма странных обстоятельствах. Он поехал на охоту. Там попались ему два совершенно белых оленя, за которыми он погнался. С тех пор его не видели. Пошли, однако, упорные слухи, что это были вовсе не олени, а посланцы подземного царства фей. С тех пор гениальный певец и обитает в том царстве, услаждая лирой слух своих неземных слушательниц. Философ уверен, что давний случай этот имеет к истории русской литературы самое непосредственное отношение.

«А проще сказать, это душа зачарованного феями Томаса Лермонта (Рифмача) выходила в очередной раз на поверхность бренного мира в облике причисленного к десятому его поколению неправдоподобно гениального в своём возрасте рифмача Михаила Лермонтова».