Левая сторона души. Из тайной жизни русских гениев

«Я публично обращался с нею, как с личностью, всегда мне близкою, давал ей чувствовать, что только таким образом она может надо мною властвовать. Когда я заметил, что мне это удалось… я выкинул маневр. Прежде всего, в глазах света, стал более холодным с ней, чтобы показать, что я её более не люблю… Когда она стала замечать это и пыталась сбросить ярмо, я первый её публично покинул. Я в глазах света стал с нею жесток и дерзок, насмешлив и холоден. Я стал ухаживать за другими и под секретом рассказывать им те стороны, которые представлялись в мою пользу… Далее она попыталась вновь завлечь меня напускною печалью, рассказывая всем близким моим знакомым, что любит меня; я не вернулся к ней, а искусно всем этим пользовался…».

Вслед за этим, буквально, то же самое проделывает и Печорин с бедною Лизаветой Николаевной:

«…Печорин стал с нею рассеяннее, холоднее, явно старался ей делать те мелкие неприятности, которые замечаются всеми и за которые между тем невозможно требовать удовлетворения. Говоря с другими девушками, он выражался об ней с оскорбительным сожалением, тогда как она, напротив, вследствие плохого расчёта, желая кольнуть его самолюбие, поверяла своим подругам под печатью строжайшей тайны свою чистейшую, искреннейшую любовь. Но напрасно, он только наслаждался излишним торжеством…». И т.д.

Есть в том житейском романе эпизод с письмом. Шокирующий, настоящего мужчины совершенно недостойный. Мне никак не представить, чтобы совершил его, например, Пушкин, тоже, в большинстве достаточно вольно поступавший с женским полом.

Чтобы выйти из надоевшей игры в любовь, Лермонтов поступает самым примитивным, но опять скандальным образом. Он пишет Екатерине Сушковой анонимное письмо, полное чудовищных нелепостей. Злорадно при том сознаётся:

«Я искусно направил письмо так, что оно попало в руки тётки. В доме гром и молния…».

Девушка скомпрометирована окончательно. Эта, по всем признакам дикая и нелепая история, продолжается около года. Всё это время Лермонтов наслаждается своей убийственной ловкостью. Он страшно доволен собой. И особенно тем, что влюблённая в него Екатерина Николаевна отказывает блестящему жениху. Вновь остаётся на бобах, и в критическом возрасте своём рискует навсегда засидеться в невестах. В тогдашнем обществе – женская трагедия из самых жестоких.

Этот эпизод, который, повторим, Лермонтов затеял и шлифовал целый год, в романе занимает всего несколько страниц. Такая тщательность в отделке литературного шедевра, наверняка, единственна в своём роде.

Есть там и злополучное анонимное письмо. В интерпретации Печорина его содержание передано так:

«Милостивая государыня!

Вы меня не знаете, я вас знаю: мы встречаемся часто, история вашей жизни так же мне знакома, как моя записная книжка, а вы моего имени никогда не слыхали… Мне известно, что Печорин вам нравится, что вы всячески думаете снова возжечь в нём чувства, которые ему никогда не снились, он с вами пошутил – он не достоин вас: он любит другую, все ваши старания послужат только вашей гибели, свет и так показывает на вас пальцами, скоро он совсем от вас отворотится…».

За то, что это письмо без изменений вставлено сюда из того житейского романа, который мы сейчас наблюдаем, говорят несколько собственноручных строчек из того же интимного письма, которое мы уже цитировали.

Лермонотов – Верещагиной: «Но вот весёлая сторона истории. Когда я осознал, что в глазах света надо порвать с нею, а с глазу на глаз всё-таки оставаться преданным, я быстро нашёл любезное средство – я написал анонимное письмо: “Mademoiselle, я человек, знающий вас, но вам неизвестный… и т. д.; я вас предваряю, берегись этого молодого человека; М. Л-ов вас погубит и т. д. Вот доказательство… (разный вздор)” и т. д. Письмо на четырёх страницах…».

Как видим, лютого цинизма во всей этой истории Лермонтов даже и не предполагает, не видит ни малейшего намёка на него. Тут для него просто ряд весёлых эпизодов. Отчего это? Может ли великий человек страдать особого рода нравственным дальтонизмом?

Житейское поведение Михаила Лермонтова даёт нам достаточно поводов задать этот вопрос.

Вот ещё эпизод, относящийся ко времени печального романа с Екатериной Сушковой. Была тогда такая мода – неравнодушие своё женщине полагалось выражать в те времена разными трогательными способами. Она связала к его именинам кошелёк. Узнала его любимые цвета и сделала его из голубого и белого шёлка. Отправила к нему тайно, но тайна эта была, опять же, шита белыми нитками. В тот же день Лермонтов играл с некоторыми дамами в карты и будто бы за неимением разменной монеты поставил на кон этот самый кошелёк. Проиграл его без всякого сожаления.

Это, конечно же, издевательство. Особо циничное.