Левиафан

– Большой Глаз – их самый главный символ, – сказал Малаклипс, – но вовсе не единственный. Есть еще Розовый Крест. Однако больше всего тиражируется змеиный символ. Глаз в пирамиде и змей часто фигурируют вместе. В комбинации они символизируют морское чудовище, Левиафана, чьи щупальца изображаются в виде змей, а тело представлено глазом в пирамиде. Считается, что каждое щупальце Левиафана обладает собственным мозгом, и это ужасно. Символ свастики, широко распространенный в этих краях несколько десятилетий назад, изначально был стилизованным изображением Левиафана с его многочисленными щупальцами. В первых вариантах у свастики не четыре загнутых конца, а больше, и в ее центре часто изображался треугольник и даже глаз в треугольнике. Общеизвестная переходная форма свастики – треугольник, углы которого загибаются, образуя щупальца. На каждый из трех углов приходится по два щупальца. Польские археологи обследовали одну пещеру кроманьонского периода – это вскоре после падения Атлантиды. Так вот, там на стене была изображена пирамида с охряным глазом в центре и двадцатью тремя закручивающимися вокруг нее щупальцами.

Появилась Мэвис, и Джордж затаил дыхание. Она успела сменить крестьянский наряд на дразнящие мужское воображение облегающие кожаные бриджи, подчеркивающие округлые изгибы ягодиц. В этих бриджах ее ноги казались просто фантастически длинными.

– Ух ты, шикарная женщина, – поперхнулся Джо.

– Ты ее не знаешь? – спросил Джордж. – Значит, здесь я тебя опередил. Сейчас я вас познакомлю.

Когда Мэвис подошла, Джордж сказал: – Мэвис, это Джо Малик – парень, посадивший меня в камеру, из которой ты меня вытащила.

– Это не вполне справедливо, – возразил Джо, с улыбкой беря Мэвис за руки, – но я действительно отправил его в Мэд-Дог.

– Извините, – сказала Мэвис, высвобождая руки. – Я хочу поговорить с Хагбардом.

Она удалилась. Джо и Джордж растерянно смотрели ей вслед. Малаклипс улыбался.

В зал вошел высокий сурового вида чернокожий мужчина, как и все присутствующие одетый в костюм баварского крестьянина. Он подошел к Хагбарду и обменялся с ним рукопожатием.

– Эй, да это же сам Отто Уотерхаус, печально знаменитый убийца копов и коп-убийца! – прогремел Хагбард, отхлебнув пива из своей громадной кружки.

На мгновение лицо Уотерхауса исказила обида; он сел и, прищурившись, обвел взглядом зал.

– Где моя Стелла? – угрюмо спросил Уотерхаус.

Джордж почувствовал, как у него закипела кровь. Он знал, что у него нет никакого права претендовать на Стеллу. Но ведь такого права не было и у этого мужика. Единоличное обладание партнером – единственный вид сексуальных отношений, не практиковавшийся дискордианцами и их союзниками. Дискордианцев объединяло что-то вроде всеобщей племенной любви. Наверное, холодный сторонний наблюдатель назвал бы это «промискуитетом», но такой термин, как понимал его Джордж, подразумевал лишь физическое использование тела партнера для сексуального удовлетворения и исключал эмоциональную составляющую. Дискордианцы же были слишком близки и слишком связаны друг с другом, чтобы к их сексуальной жизни подходило слово «промискуитет». Джордж любил их всех: Хагбарда, Мэвис, Стеллу, других дискордианцев, Джо, Гарри Койна и, возможно, даже Отто Уотерхауса.

– Стелла отправилась на корабль, Отто, – сказала Мэвис. – Она присоединится к нам, когда будет нужно.

Хагбард тяжело поднялся со стула.

– Прошу тишины! – прокричал он.

В прокуренном зале наступила тишина. Все с любопытством смотрели на Хагбарда.

– Сейчас мы все в сборе, – сказал он. – И я должен сделать объявление. Я хочу, чтобы вы выпили со мной по случаю объявления помолвки. – Помолвки? – послышался чей-то недоверчивый выкрик.

– Заткнитесь на хрен, – прорычал Хагбард. – Сейчас говорю я, и если меня еще раз кто-нибудь перебьет, я вышвырну его вон. Да, я говорю о помолвке. За которой последует свадьба. Послезавтра, после имманентизации Эсхатона, когда все это будет позади, – поднимите ваши кружки – мисс Портинари обвенчает меня с Мэвис на борту «Лейфа Эриксона».

Джордж замер, пытаясь осознать смысл сказанного. Он переводил взгляд с Хагбарда на Мэвис, и его глаза наполнялись слезами. Потом он встал, аккуратно, стараясь не расплескать ни капли, поднял свою кружку и с криком «Вот тебе!» запустил ее в голову Хагбарда.

Хагбард, смеясь, небрежно качнулся в сторону, и кружка угодила в картину, прямо в нарисованную голову императора Генриха Четвертого. Судя по всему, холст был натянут на доску – кружка разлетелась на куски, не оставив на портрете ни царапины. Подбежавший официант, укоризненно поглядывая на Джорджа, стал вытирать разлившееся пиво.

– Прошу прощения, – сказал Джордж. – Я не хотел портить произведение искусства. Тебе не следовало дергать головой, Хагбард. Было бы меньше ущерба. – Джордж набрал в легкие воздуха, поднял руку ладонью вверх и прорычал: – Грешники! Грешники в руках гневного Бога! Все вы пауки в руках Господа! Он держит вас над огненным котлом.