Левиафан. Темный восход (СИ)

Пастор вновь перекрестился и посмотрел на доктора.

– Собирай людей, – твердо сказал Пэррис. – Они должны быть опрошены и осмотрены полномочной комиссией. Если эти женщины действительно ведьмы, а я в этом не сомневаюсь, то мы найдем доказательства их вины. Ибо невиновных средь нас уже не осталось…

Нисса видела, как после непродолжительного разговора мужчины с девочками удалились. Она медленно сползла на пол, прислонив онемевшее лицо к оконному стеклу. Лоскут, которым она заткнула нос, вымок насквозь, и с него на пол капала кровь. Затем дриада потеряла сознание и проспала до самого вечера. А потом почти полтора месяца выхаживала Эмеренту, которая за это время лишь дважды приходила в себя, и оба раза бредила. Она бормотала что-то о железных зверях и о лесе, от которого не осталось даже пней.

За это время Салем изменился. Как и предсказывала Нисса, тихий прибрежный город охватила массовая истерия. Люди каждый вечер набивались в церковь, словно горошины в стручок, неистово моля бога о прощении, которого, как они сами же утверждали, никто из них не заслужил. А едва опускались сумерки, на улицы выходили добровольческие отряды с факелами и бродили по городу до рассвета.

Еще несколько девочек попали под «ведьмовское влияние». Нисса однажды ночью выбралась из дома, чтобы лично осмотреть «заболевших». Разумеется, маленькие сучки лгали, видимо, воспринимали происходящее, как какую-то забавную игру. Только в этой игре умирали люди, умирали по-настоящему.

Почти два десятка человек посадили в тюрьму, многих пытали, выбивая из них признание. Нескольких повесили, одного раздавили камнями. Нисса смотрела на все это и ее изумрудные глаза наполнялись слезами. Ей каждую минуту хотелось выбежать на главную площадь Салема и что есть сил закричать: «Да что ж вы делаете, нелюди!» Но она не могла. Не могла бросить Эмеренту.

Та пришла в себя лишь 29 марта. Нисса тут же вручила ей походный рюкзак и объявила, что этой ночью они покидают Салем. Девушки вышли за полночь и двинулись на север, уходя подальше от этого страшного места, от этих жутких воспоминаний. Разумеется, Эмерента задавала вопросы, но Нисса заранее придумала складную легенду. Она решила, что ее сестре совсем не обязательно знать, что на самом деле случилось в городе.

Спустя века, когда Интернет дал право каждому распоряжаться чужими тайнами, Эмерента наткнулась на статью о «салемском процессе». Тогда Ниссе пришлось рассказать ей правду. Они обнялись и проплакали всю ночь, ненавидя себя, друг друга, чертовых пуритан и весь этот проклятый мир. Боль Салема опалила их души, обратившись черной нестираемой печатью. Эту печать не мог увидеть никто кроме них, и от этого было еще больнее.

Глава 12. Соприкосновение глубин

Нисса закончила свой рассказ едва различимым шепотом. И снова Карн пережил чужую историю. Он будто побывал там триста лет назад, на побережье Северной Америки. Ему казалось, что он ощущает морской бриз на своем лице, втягивает запах лесных трав и слышит пение птиц. Он ясно видел всполохи факелов, он прочувствовал этот сгусток страха, боли и ненависти, в который всего за пару месяцев обратился Салем. А потом Нисса всхлипнула.

Он притянул ее к себе, даже не представляя, чего ей стоило все это ему рассказать. Девушка перестала сдерживать слезы и на грудь Карну посыпались золотисто-желтые гранулы. Парень проворно ухватил одну из них, присмотрелся. Это был янтарь, дриада плакала янтарем.

Нисса тихо всхлипывала, уткнувшись ему в грудь, а он молчал, глядя в ночное небо, затянутое рваными облаками. Потом она взяла себя в руки, мягко отстранилась от Карна, посмотрела ему в глаза.

– Прости, – сказала она, вытирая глаза рукавом. – Прости, но я больше не могла. Мне нужно было с кем-то поделиться этой тайной, что мы хранили три столетья. Я сотворила много такого, о чем жалею, но Салем… я знаю, я уверена, что тогда все сделала правильно. Настолько, насколько могла! Только от этого не легче.

– Я понимаю, – Карн смахнул с ее щеки несколько янтаринок. – И тебе не за что просить у меня прощения. Я рад, что смог хоть как-то облегчить твою боль. А теперь, – он попробовал сменить тему. – Может, винца?

Нисса грустно улыбнулась ему. Еще мгновение и улыбка стала шире, а мир вокруг будто ожил. Она приняла из его рук бутылку, в которой уже почти ничего не осталось. И тогда, глядя в ее изумрудные глаза, касаясь щекой ее медных волос, развеваемых порывами бархатного ветра, он с неожиданной ясностью задал себе один просто вопрос – что вообще происходит? Он был молод, но не настолько, чтобы не понимать разницы между истинным чувством и теми эмоциями, которые порой кажутся (или нам хочется, чтобы они такими казались) глубокими, вечными, единственными.