Левитан

Последовали два упрека, произнеся которые, следователь в данной ситуации, собственно, проиграл (или он мне хотел помочь? Едва ли!) — то есть он стал поучать: прежде всего, он попытался мне «открыть глаза» на ошибочные идеи, приверженцем которых я являюсь, так что вообще не вижу вещей такими, какие они есть, наоборот, выдумываю, что они совершенно иные. Он рассказал мне, как точно им известно, сколько раз я выражал надежду на гибель режима, — ну и оказалось совсем наоборот, система стоит еще тверже, чем когда-либо прежде. А я из этого опыта совершенно ничему не научился. Ненависть ослепляет человека. Я возражал, что чувству ненависти я не поддавался, но не из-за внешних обстоятельств, а потому что был уверен, что такому человеку, как я, оно может навредить. Ни одно художественное произведение в мире, в истории не обрело успеха, если оно было написано из ненависти или если ненависть вообще присутствовала в какой бы то ни было мере. В разряд ошибочных идей попала также моя вера в какую-то собственную миссию. Где хоть какое-то основание для этого? Кому в мире интересно то, что происходит с каким-то Левитаном? Я необоснованно замахнулся на репутацию художников с великим именем, которым даже в подметки не гожусь. Одно высокомерие. Если… если я выйду из этих стен, пройдет, по крайней мере, десять лет, прежде чем я смогу что-то снова напечатать. Почему я не вижу вещей такими, какие они в действительности? Трезво, реально? Те, кто просил за меня, невольно мне только навредили, продолжал он. Они только доказали, что Левитан все еще не созрел до освобождения, что он еще несет в себе потенциальную угрозу, что может еще кого-нибудь сбить с толку своими бреднями. А так, наверно, я и не знаю, что думает обо мне подавляющее большинство людей. Если бы я узнал, что сказал тот, другой, третий — люди, занимающиеся культурой, мои коллеги, люди с именем, — то вообще не захотел бы выходить из тюрьмы. Я постарался все восстановить против себя — от общественного мнения до негодования знакомых и публичных деятелей. Из Общества словенских литераторов меня исключили единогласно. А крупнейший писатель из ныне живущих решительно отказался от любого ходатайства и к тому же публично и четко разъяснил почему. Иностранцы мною не интересуются, вообще не знают и не хотят знать про какого-то Якоба Левитана. Ну откуда такая уверенность в собственном величии? Душевное расстройство, ничего другого. И от него надо избавляться, лечиться.

После этого экскурса в мир ошибочных идей (во время которого он рассказал еще много чего, что действительно имело место — я еще не понимал насколько) мы вернулись к побегам. Он опять рассказал мне некоторые факты, которым я внешне удивлялся — но они были адски точны.

— Конечно, вы будете отрицать и это. — И он пересказал мне несколько анекдотов, которые я поведал Брезнику, например, о равенстве на Западе и на Востоке (на Западе царит неравенство, а на Востоке все равны, только одни больше, а другие меньше) или об эксплуатации человека человеком: на Западе человек эксплуатирует человека, а на Востоке совсем наоборот. — Дело в том, — сказал он, — что вы были осуждены в том числе и за политические анекдоты, и эти доказывают, что вы совершенно не изменились за все годы заключения. Кроме того, вы причинили ущерб государственному органу — вы представляете себе, что это за правонарушение? Брезник сознался также, что поддался вашей пропаганде по иной линии: вы внушали ему страх, что будет, когда этот режим падет и месть ударит в первую очередь по полиции. Следовательно, речь идет не только о побегах из тюрьмы. Посмотрите на все свои блеклые интрижки и придумайте для себя лучший способ оправдания. Ничто не повредит вам так, как упрямое утаивание фактов. Посмотрите на процессы против агентов вражеских сил: вымуштрованные агенты будут отвечать всегда одинаково — «не знаю», «мне неизвестно», «не помню». Смотрите, чтобы мы не задумались над вашим «лукавством», Левитан! Раньше или позже вам станет жаль, что вы вовремя не заговорили. Дело в том, что речь идет не столько о подробностях, ведь они нам известны, сколько о вас. Если все ваши изменения в тюрьме указывают на регресс — на что можно надеяться в будущем?

— Я уже сказал, что не надеюсь ни на что хорошее.

— Да-да, но вещи меняются, когда действительно настает их время, Левитан. Вы никогда не сможете быть готовым ко всему. Мы чересчур аккуратно работали с вами, и вы не поняли всех возможностей. Подумайте также, с кем вы дружили в эти годы заключения!

— С теми, кого вы отправляли ко мне в камеру, ведь заключенный не выбирает себе компании; а на воле я с этими людьми не был знаком.

— Конечно-конечно, но анализ показывает, что вас привлекают люди с сильным антигосударственным настроем.