Левитан

— Меня должны привлекать уголовники? Коммунисты в довоенной Сремской Митровице больше всего протестовали против «наказания в наказании» — нахождения в заключении вместе с уголовниками — и они даже добились разделения политики и криминала. Они бастовали из-за повторяющегося копченого свиного мяса и добились, что в тюрьму приехал сам министр внутренних дел на переговоры! Им удалось! В гнилой доапрельской капиталистической королевской Югославии. А моя мать носилась в Вену и в Загреб ради них, потому что дружила с семьей одного из них.

— Тогда правила банда. А вы организовали забастовку из-за еды в амбулаторной комнате, и тогда поддержавшие вас уголовники не действовали вам на нервы. Вы видели, чего вы достигли. Вы вредите все время и позволяете себе вредить. Здесь начинается анормальность. Вы несете вину и за судьбу человека, который был бесконечно добр к вам, — за Брезника, которым вы хладнокровно пожертвовали ради своей выгоды. Это тот самый светлый характер Левитана? Брезник недалек от самоубийства, так он сломлен. Для вас это ничего не значит? Ничего, как вижу. Идите, Левитан.

Уходя, я старался, чтоб он не заметил, как меня задели его последние слова. У меня немного кружилась голова.

Правда: они решили уничтожить Брезника и меня, и любого, кто не станет покорно их слушаться. Им все равно, «осознает вину» человек или нет, им важно только, чтобы он склонился. Несклоняемые должны быть сломлены, уничтожены, устранены так или иначе. Что практически следует за этим на данном этапе? Отравление, транспорт и исчезновение, повешенье в подвале, какая-нибудь новая «колония», мне не известная, или — многие годы тюрьмы с ежедневными издевательствами?

Допросов такого типа больше не будет, поскольку средства подобного рода исчерпаны. Поэтому и смысла нет думать об этом — человек только мучается и изматывает себя — наоборот, надо развеяться, избавиться от этой отверделости на лице, которое столько времени не смеялось. Мысленно представить себя Чарли Чаплином в «Золотой лихорадке»: сзади огромный белый медведь, слева глубокая пропасть, а он идет по узкой тропинке, будто бы был в городе, и крутит свою неизменную тросточку, не замечая никаких опасностей.

Кто передает новости из камеры в администрацию? Возможно, конечно, что все, но наиболее вероятно — вахтмейстер, молодой уголовник, черногорец или таинственный студент; вахтмейстер едва спас свою шкуру, об уголовнике ничего не скажу, черногорец — важен, а студент — циничен и хитер. Юрист почти наверняка нет, этот прошел сквозь серу и огонь невредимым; у старого уголовника есть свои твердые принципы с прадавних времен; школьный заведующий уверен, что и в беспорядке должен быть порядок; шофер никем не интересуется. Дело в том, что на данном этапе мне нельзя поддаваться ни на какие провокации, что могло бы послужить первым поводом к сходу лавины, которая готовится. Они (администрация) будут интересоваться моей реакцией на вереницу допросов, после которых в камере чувствовалось удивление и даже недоверие. Просто уходить — столько раз и на столько времени — и сначала утверждать, что это «внеочередные посещения», а потом вообще замолчать — действительно необычно. Ничто так не подстегивает воображения в тюрьме, как таинственность сокамерника. Только юрист этого не выказал, он был достаточно «либерален».

Снова близилась весна со всеми уже хорошо известными соблазнами и муками внутреннего гона.

Дождь, переходящий в снег, первая гроза, страшный южный ветер, перелетные птицы, огонь в кишках, давление в мозжечке, усталость в членах, утренний подъем сил с солнцем.

Кто-то на меня донес, что у меня под кроватью спрятаны сапоги (партизанские) для прогулок в слякотные дни, даже сам господин начальник тюрьмы пришел, оценил сапоги и велел отнести их на склад. Напрасно я рассказывал, что в арестантских ботинках, которые мне «перепали», не просто дыры, а настоящие жерла.

— Тишина, Левитан!

И взгляд, иллюстрирующий отношение администрации к этой свинье, Левитану. Почему начальник тюрьмы пришел лично? Хотел рассмотреть меня. Странно, что он меня не ощупал, как мужик поросенка перед убоем, мелькнуло у меня в голове.