Когда-то жизнь Гермионы Грейнджер была понятной. Правильной, с четко выраженной позицией: вот добро, а вот зло, этих поддерживаем, этих осуждаем, здесь белое, а здесь черное, и никаких разночтений. Теперь ее мир состоял из сплошных полутонов, ее существование тесно сплелось с жизнью врагов, убийц, преступников, которые говорят о замученных людях, как о кеглях, сбитых в боулинге… И тем не менее, они тоже были людьми - и чем больше Гермиона с ними взаимодействовала, тем отчетливее это осознавала.
Скорее всего, когда Гарри победит Темного Лорда, ее, Гермиону Грейнджер, будут судить вместе со всеми Упивающимися, которые останутся в живых к тому времени… Судить за работу на врага, за проживание с врагом, за кулончик на цепочке, принятый от врага, за умалчивание факта, что она жива. Ведь вряд ли кто-то поймет, что жизнь не всегда так хорошо объяснима и понятна, как всем бы хотелось, и в ней нет ничего однозначного - она и сама этого до конца не понимала. Но сейчас она знала одно: в Мунго ее ждут, в ней нуждаются. И пока Гермиона Грейнджер может делать добро хотя бы для несчастных жертв этой войны, которые вынуждены встречать Рождество вдали от дома, она будет это делать.
Когда она прибыла в Мунго, ее там уже ждала пожилая медсестра-сменщица, миссис Стенли. Старушка не скрывала своей радости, что ее есть, кем сегодня заменить - ей очень хотелось в кои-то веки обнять детей и внуков, дышать елкой, а не медикаментами, и обменяться с родными подарками. Она без умолку тараторила об этом, пока вела Гермиону по длинным коридорам больницы.
- Ты уж пойми меня, я, может быть, последнее в жизни Рождество с семьей встречу, а у тебя вся жизнь впереди, - оправдывалась старушка. - А у этого больного, которого сегодня доставили, сидеть надо всю ночь и желательно глаз не смыкать, очень уж он плох и неизвестно, что с ним будет дальше... Ты молодая, в твоем возрасте я и по несколько дней могла не спать, и ничего... У него, знаешь ли, приступы бывают, скрючивает его и бьет в конвульсиях, хотя в сознание он не приходит. Будешь давать ему снадобья, обтирать его влажной губкой, главное, не забывай о воде. Рот он особо не открывает, так что туда не вливай - задохнется. Только обтирать и остается.
"Совсем не обязательно. Можно было бы подключить к трубке - в магловской больнице бы именно так и поступили", - подумала Гермиона, но вслух не сказала.
- Так он просто без сознания или как Лонгботтомы? — уточнила она.
- Как Лонгботтомы он, скорее всего, будет, когда вернется в сознание, — вздохнула старушка. — Жалко парнишку, совсем ведь молоденький, как ты, или чуть постарше… А главное, какой удар для семьи, если бы кто знал! Но они не знают. Может быть, и к лучшему. Такой удар...
- А кто он, известно? При нем же были документы?
- Никаких документов, что ты, солнышко! Разве сопротивленцы носят при себе документы? Можно подумать, мало того, что на них и так охотятся. Но этого мальчика и без документов узнать нетрудно. Я знала его мать и отца, когда они еще детьми были. Их фамилия их сейчас не в чести, сама понимаешь, какое время! Всё с ног на голову стало... Нет, я тебе эту фамилию называть не буду, ибо у стен уши есть. А они поддерживали
- Конечно, миссис Стенли, счастливого Рождества! — вздохнула Гермиона.
"
- И тебе, деточка! Счастливого Рождества... насколько оно может быть счастливым в такой компании.
Старушка буквально втолкнула девушку в дверь и быстренько посеменила прочь по коридору. Конечно, кому хочется засиживаться в Рождество, да еще и в Мунго. Гермиона не оставалась единственной живой душой из персонала больницы, кто находился здесь сегодня, но от этого на душе
Гермиона подошла к постели больного и отдернула занавеску. В ту же секунду с ее губ сорвался вопль ужаса. На пациенте не было живого места, лицо казалось месивом, глаза как будто запали внутрь, изо рта бежала струйка крови. Но рыжие волосы, выбивавшиеся из бинтов, и лишь одно уцелевшее ухо не оставляли сомнений: это едва дышавшее подобие человека раньше было Джорджем Уизли.
Глава 22. Прощай, Хогвартс